— Ах, Роберт! — произнесла она трагическим голосом. — Ты очень милый мальчик, и я леденею при мысли, что ты неравнодушен к другим женщинам. — Она рассчитывала, что Прэн спросит, кого она имеет в виду.

Но Прэн громко расхохотался.

— Как, Эльвира, ты еще способна на ревность?

Эльвира вскинула брови.

— Французы говорят: любящая женщина ревнует потому, что защищает свои права.

— Французы народ пустой и болтливый.

— А ты никогда не ревнуешь? — спросила Эльвира.

Разговор покатился по новому руслу, и Эльвира совсем забыла о записной книжке. Вспомнила она об этом только два часа спустя, когда шла по тихому, безлюдному кварталу, прижав розу к губам и вдыхая ее нежный запах.

— Ничего, дело терпит, — утешала она себя. — Всегда можно найти подходящий случай, чтоб ему вернуть книжку.

В двух шагах от нее резко затормозила легковая машина. Двое мужчин в штатском преградили Эльвире дорогу. Она попыталась обойти неизвестных, но один из них вежливо приподнял шляпу и назвал себя чиновником чешской политической полиции.

Эльвира с негодованием взглянула на него.

— Вы поняли меня? — спросил чиновник.

— Я поняла, что вы нахал.

Чиновник пожал плечами и сделал широкий жест в сторону машины.

Краска медленно залила щеки Эльвиры.

— Тут какое-то недоразумение, — пылко возмутилась она. — За свои действия вы ответите… Я немка.

— Это нам известно, — холодно заметил чиновник.

Сидя в машине и стараясь скрыть свое волнение, Эльвира стала насвистывать модную песенку. Ничего приятного это происшествие не сулило. «Ошибка, недоразумение», — успокаивала она себя. А быть может, ее взяли в связи с работой Морица? Может быть, Мориц тоже арестован. Сердце похолодело. Призрак тюрьмы встал перед ее глазами.

Машина пробежала несколько кварталов, повернула, въехала, не сбавляя хода, в открытые ворота и остановилась около особняка в глубине двора.

Эльвиру ввели в дом.

Просторный кабинет. Окна закрыты тяжелыми шторами. Кабинет залит ярким светом люстр. Чиновники, задержавшие ее, встали с ней обок. Из-за стола поднялся невысокий упитанный человек с круглым лицом, внимательно посмотрел на Эльвиру и пригласил сесть. Потом он извинился в том, что прибегнул к необычному способу знакомства, и пожаловался на свою профессию, причиняющую беспокойство и ему и другим. У него подчеркнуто светские манеры. Его бархатный баритон звучал приятно, но бездушно. Эльвира подумала, что за приторной вежливостью этого человека скрывается желчная раздражительность.

— Вы танцовщица? — спросил он.

— Да.

— Недавно вернулись из Будапешта?

— Да.

Эльвира не подняла на него глаз. Медленно обрывая пальцами лепестки розы, она бросала их на ковер.

— Не можете ли сказать, с кем в Будапеште вы встречались особенно часто?

— Я полагаю, это мое личное дело.

— Вы так думаете?

— Я уверена.

— Печально… очень печально. Ну, что ж. Надеюсь, через некоторое время вы станете более разговорчивой и откровенной.

Эльвира вскочила на ноги. Все-таки она была уверена, что произошла ошибка. Она вызывающе крикнула:

— На что вы намекаете? Что это значит? По какому праву вы привезли меня сюда? Что вам от меня надо?

Чиновник рассмеялся, но как-то странно, почти беззвучно.

— Мы хотим, — спокойно произнес он, — чтобы вы вернули похищенные у барона Редера фамильные ценности.

Это обвинение сразило Эльвиру точно выстрел. Она упала в кресло. И только спустя несколько секунд сообразила, что никакого барона Редера она не знает. Эльвира запрокинула голову и непринужденно расхохоталась.

— Вы понимаете, о чем говорите? — спросила она чиновника.

— Как и всегда.

— А сейчас?

— Тоже.

— Никакого барона Редера я не знаю и о его ценностях не имею представления.

— А это нетрудно проверить. Разрешите вашу сумочку.

— Пожалуйста, — насмешливо согласилась Эльвира. Она вынула из сумки записную книжку, коленкоровый конверт и подала ее чиновнику.

Его пальцы старательно ощупали сумку, он открыл ее, обследовал подкладку и сделал губами неопределенный звук.

— Что у вас в конверте? — спросил он.

— Письма друзей, — спокойно ответила Эльвира.

— Ваши друзья пишут письма на машинке?

— Это дело вкуса…

— Не спорю. Но я позволю себе взглянуть и на конверт, и на книжку.

Эльвира покраснела. Как поступить? Чем объяснить, что она носит в сумке чужое письмо?

— Сделайте одолжение, — непринужденно сказала она и бросила записную книжку Прэна на стол.

По губам чиновника скользнула улыбка.

— Я вас понимаю, — сказал он, — но постарайтесь меньше нервничать.

Эльвира промолчала.

Чиновник перелистал книжку и спросил:

— Как к вам попала записная книжка американского журналиста Прэна?

— Я взяла у него.

— Зачем?

— Я ревную его… Мы с ним близки.

Чиновник провел ладонью по своему крупному лицу — быть может, скрывая улыбку. Он хорошо владел собою.

— Придумано остроумно, но… для простачков. Вашему объяснению можно поверить только с большой натяжкой. А конверт?

— Его передал мне мистер Прэн.

— Мистер Прэн! С какой целью?

Он просмотрел письма, сложил их стопкой и, обращаясь к Эльвире, спросил иронически:

— Похитить эти документы вам тоже подсказала ревность?

Эльвира не нашлась, что ответить.

— Я жду.

— Отказываюсь отвечать.

— Дело ваше.

Чиновник снял телефонную трубку и набрал номер.

— Алло! Говорит Сойер… Да, да. — Эльвира вздрогнула: вот кто этот человек! — Я прошу вас зайти ко мне… У меня в руках ваши документы.

Нельзя было сомневаться: Сойер говорит с Прэном.

Через какие-нибудь десять-пятнадцать минут она смогла убедиться в этом. Войдя в комнату, Прэн остановился у порога и воскликнул, разыгрывая удивление:

— Ты здесь? Зачем?

— Это я вам сейчас объясню, — вмешался Сойер. — Вашу записную книжку и этот конверт с документами мы изъяли из сумки Эльвиры Эрман.

Прэн взял в руки бумаги, книжку и, прищурив глаза, посмотрел на Эльвиру.

— Если вы эти документы не передали Эрман добровольно, — продолжал Сойер, — я обязан ее арестовать.