Студь жжет меня, жара бросает в дрожь.

Нагой, как червь, я славлю щегольство,

Отвсюду изгнан и повсюду вхож.

В бесспорное я веры не питаю;

За явь охотно принимаю бред;

Случайность неизбежностью считаю;

Где разрешенье есть, блюду запрет.

Что всем знакомо — для меня секрет.

Хотя мое бесчисленно родство,

Наследства я не жду ни от кого;

С любым играю, не любя картеж;

С крыльца сойдя, боюсь упасть с него,

Отвсюду изгнан и повсюду вхож.

Из окна мастерской я вижу, что дождь продолжается и ночью.

Я могу уехать за границу этим летом. Когда я доберусь до места, первое, что мне нужно будет сделать, — обратиться в центральное отделение полиции. Я думаю, что именно там мне смогут помочь. Отчасти смогут помочь, я бы так сказал. Если я не попрошу слишком многого, хотя, возможно, мне следует быть решительнее и прямо заявить, что я прошу политического убежища.

Я знаю, что это серьезный шаг, синьор начальник, но я долго размышлял об этом, у меня есть пять-шесть близких друзей, даже им я ничего не сказал, потому что это трудно объяснить.

Я только что приехал, оставил багаж в гостинице и поторопился сюда, я успел увидеть только дома́ и прохожих, но я уверен, что в этой стране скромный, рядовой гражданин имеет свой вес в обществе. Это многое для меня значит, вы понимаете?

Я спокоен, я уже много лет спокоен, в первую очередь мне бы не хотелось, синьор (с некоторых пор мне нравится быть как можно более вежливым), чтобы вам показалось, что я экзальтирован, несмотря на то что политика действительно является одной из моих страстей, впрочем, у меня всегда их было множество.

Нет, синьор, я не могу выносить положения преследуемого, по крайней мере не в том смысле, какой в это слово вкладываете вы. Я закрытый, сдержанный человек, определенно застенчивый, а как вам известно, именно такие люди и составляют общество, если их не преследовать и дать им жить спокойно.

Да, я принадлежал к одной партии. Я, как и многие, считаю, что та или иная партия как политическая сила может защитить человека, я не верю в одиночек и в то, что небольшие группы людей могут на что-то повлиять. Тем не менее я перестал заниматься политикой, и политика не заметила, когда я отошел от нее, — а значит, то, что я делал, не давало никаких результатов, и в сущности это правильно, потому что я и такие, как я, чувствуют себя и живут как обыкновенные люди, они не нужны в политике и поэтому не достигают в ней многого. Нет-нет, это не было для меня ударом и ничуть не выбило меня из седла, я уже давно этим не занимаюсь.

Мне следовало протестовать? А с какой стати меня должны были слушать? В партии всегда есть кто-то, кто принимает решения, и только один человек должен их принимать, иначе ничего не получится. В мою работу не входило принимать решения. Я не хочу употреблять слово «революция», особенно в разговорах с такими людьми, как вы, которые прекрасно знают, что оно означает. Мне жаль, что революции не произошло, — только потому, что есть несколько человек, которых, я считаю, нужно было бы немедленно повесить. Нет, их имена ничего вам не скажут. Это просто мой больной бред, пустое желание восстановить справедливость. Заметьте, кстати, что все общественные катаклизмы и революции расходуют человеческие жизни не попусту, а хотя бы с какой-то пусть и иллюзорной, но целью, как будто они действительно чего-то стоят. Я, в силу воспитания и медицинского образования, не склонен философствовать и утверждаю, что нам следует бороться, вырвать с корнем религиозную метафизику и буржуазную мораль, культ индивидуального существования и веру в то, что каждый получит кусочек вечности на том свете. Обыватель даже неплохо себе представляет, как его собственный кусочек будет выглядеть, — так сильна вера в загробный мир. Вы слушаете меня? Нет? Я только хочу сказать, что, по моему мнению, эта была бы самая важная революция из всех возможных, синьор.

Вы могли бы использовать меня в вашей стране как художника: я мог бы писать картины на революционные темы, или же как неквалифицированного механика, или я могу преподавать анатомию будущим хирургам, еще я умею стрелять, от вас мне не нужно скрывать, что я был партизаном.

Вы все еще хотите узнать, почему я прошу политического убежища?

Конкретный мотив?

Прежде чем наступит лето, у меня должен быть готов ответ на этот вопрос, нужно как следует подумать.

Транжира я, хоть скупостью страдаю;

Мню тех друзьями, кто чинит мне вред;

Спасаюсь бегством, если побеждаю;

Скорблю о пораженьях в дни побед.

Ворона в белый, лебедь в черный цвет

Окрашены для глаза моего.

Кто груб со мной, тот мне милей всего.

Не различаю правду я и ложь,

С учтивостью мешаю озорство,

Отвсюду изгнан и повсюду вхож.

Не скрою, милосердный принц, того,

Что, зная все, не знаю ничего,

Живу с людьми и на отшибе

Пекусь о многом, алчу одного,

Отвсюду изгнан и повсюду вхож.

«Как следует из статистических данных, — пишет Квадри, — случаи, в которых удается ограничить распространение опухоли, становятся все более редкими».

Знаменитый закон Эрлиха[17]гласит, что чем меньше исходная опухоль, тем вероятнее ее распространение в виде метастаз. Она подобна уродливому карлику, который выходит на бой с гигантом и побеждает его; подобна камикадзе, который, убивая, умирает сам.

Кто знает, какой биологический дефект вызывает появление опухолей, которые карают живую материю, их же порождающую, за излишне высокую организацию.

Возможно, эта болезнь — специальный механизм, с помощью которого саморегулируется филогенез, своего рода помощник смерти. Не исключено, что раковые больные, не будь они больны, жили бы вечно. Кто знает, может быть, им было суждено бессмертие, но природа никому не позволяет такой роскоши. Но как можно проверить это предположение? Никак.

Эту гипотезу можно развить, прибегнув к ее своего рода онтологическому доказательству вроде «Бог существует, потому что никто еще не доказал обратного» — и, таким образом, «не существует бессмертных людей, потому что рак ни одного из них не пощадил».

Недавно одна американская организация получила деньги на исследование вопроса о том, не является ли рак первородным грехом. Рак как плоть от плоти гордыни и результат убеждения, что человек — вершина творения и царь природы.

Бессмертная клетка в какой-то момент начинает делиться, производя анормальные клетки, анархические, бунтующие, разрушающие органический социум, бывший их матерью. Итак, можно рассматривать больных раком как выдающихся индивидуумов и изучать их как личностей с загадочными отметинами, смысл которых еще долго будет находиться в тайне. Опухоли, аномалии человеческих тел, являют собой топографические знаки, которыми обозначены места конфликтов божественного Провидения и природы, вечности и смерти.