«Omnes mundum facimus, – сказал он. – Ты искала перевод, верно? И знаешь, что это не означает „Ждите дальнейших инструкций“ или „Слоняйтесь, ковыряясь в носу“».

«Нет, но…»

«Позволь мне напомнить еще одну присказку: „Много званых, но мало избранных“[12]. Подразумевается, что немного есть особенных – достаточно храбрых, чтобы ответить на призыв, или достаточно достойных, чтобы быть избранными. Но можно взглянуть на это и по-другому. Если многие призваны и немногие избраны, то, возможно, потому, что у большинства из них есть что-то получше. – Он осуждающе встряхнул помпонами. – У тебя была жизнь. Хотелось надеяться, что ты что-нибудь с ней сделаешь».

«Отлично, – сказала я. – Значит, ты – мой утешительный приз?»

Он снова засмеялся: «Мне нравится твой характер. Я, то есть мы, сможем его использовать. Поэтому встает вопрос, готова ли ты позволить нам это? Готова стать одной из немногих?»

«Ты ведь знаешь, что да».

«Тогда ладно… Завтра вечером, между семью и семью пятнадцатью, ты должна подняться на верхний этаж этого здания. Повернешь налево от лифта и найдешь дверь с надписью: „Испытание Первое“. Если придешь раньше времени или опоздаешь, найдешь всего лишь пустую комнату. Но если появишься вовремя, то встретишься с человеком по имени Роберт Верн, который назовет тебе следующий шаг».

Это все, что он должен был сказать мне, но продолжал сидеть на месте, с улыбкой за мной наблюдая. «Давай, – произнес он наконец. – Спрашивай уже».

«Ты знаешь, что такое соглашение о неразглашении, Джейн? Эта одежда служит той же цели. Как думаешь, что произойдет, если ты расскажешь сотрудникам больницы о нашем разговоре?»

«Лишусь кайфа».

«Усекла», – сказал он и подмигнул. Через несколько минут вошла медсестра и сделала мне укол; я заснула, а когда проснулась, посетитель исчез. Но монета все еще была на месте, под подушкой.

Следующим вечером я убедилась, что окончательно пришла в себя. Без четверти семь вытряхнула себя из кровати и покатила свою капельницу к лифту. Поднялась на четырнадцатый этаж, нашла дверь с надписью: «Испытание Первое» и в одну минуту восьмого постучалась.

«Войдите», – раздался голос.

Внутри комната походила на эту. Скудностью, я имею в виду, только стол и пара стульев. Роберт Верн стоял, когда я вошла. На нем был серый фланелевый костюм, модный во времена бешеной популярности Оззи и Харриета[13] на ТВ; сам Роберт был невысокий, полный, и волос у него было негусто.

«Добро пожаловать, Джейн, – поздоровался он. – Я Боб Верн».

«Привет, – сказала я. – Omnes mundum facimus».

«Все в порядке, мне не нужна волшебная фраза. Но раз мы затронули эту тему, вы с ней разобрались?»

Да, наконец-то. «Это ответ, – сказал я ему. – На те слова, которые говорят люди, когда не хотят брать ответственность: “Я не создавал этот мир, а только живу в нем”».

«Отлично».

«Так вот чем занимается ваша организация? Делает мир лучше?»

«Борется со злом во всех его проявлениях», – кивнул Верн.

«Вы из властей?»

Казалось, он удивлен вопросом: «Власти борются со злом?»

Я задумалась. По какой-то причине первым в голову пришло не ФБР или суд, а моя последняя поездка в Департамент транспортных средств. «Ну, – сказала я, – могут».

«Много что может бороться со злом, – ответил Верн. – Шлакоблоки, например. Если бы шлакоблок упал на колыбельку Иосифа Сталина, двадцатый век мог бы стать немного приятнее. Хотя даже случись такое, сомневаюсь, что многие сказали бы, что цель шлакоблоков – борьба со злом».

«Значит, вы не власти. Тогда кто? Мстители? Охотитесь на плохих парней, да?»

«Организация добивается своей цели с помощью различных средств, в большинстве своем конструктивных. Мы используем „Добрых Самаритян“, „Случайные Проявления Доброты“, „Второй“ и „Третий Шанс“»… – он разошелся, выпалив одним духом более дюжины фраз, которые, как я в конце концов поняла, были прозвищами подразделений, реальных отделов организации, которые боролись со злом позитивными, жизнеутверждающими способами.

Мой взгляд, наверное, потускнел, потому что внезапно мужчина остановился и спросил: «Я вас утомил?»

«Немного, – призналась я. – Итак, кто же вы – Добрый Самаритянин или Случайный Проявитель?»

«Я работаю в так называемом отделе „Затрат-Выгод“».

«Вы распоряжаетесь деньгами».

«Я помогаю распределять ресурсы организации. Которые значительны, но все-таки конечны».

«Под „ресурсами“ подразумеваются и люди?»

«Конечно».

«Что ж, если вы что-то понимаете в людях, то в курсе, что я вовсе не добрая самаритянка».

«Нет, я так о вас не думаю… – он положил в центр стола зеленый пистолет ЕП. – Узнаете?»

«В прошлый раз у меня был оранжевый».

«Тот, из Сиеста Корта, был стандартного образца. Это специальная модель».

«Что в ней специального?»

«Мы дойдем и до этого. Но сначала у меня к вам гипотетический вопрос. Тестовый».

«Хорошо».

«Есть два человека, оба злодеи. Один из них – бывший комендант концентрационного лагеря, он ответственен за убийство полумиллиона человек; ему девяносто лет, он тайно живет в южно-американских джунглях. Другой намного моложе – лет двадцати пяти, с отменным здоровьем, живет открыто в центре Сан-Франциско. Пока он убил только один раз, но обнаружил в себе вкус и талант к этому делу и, вероятно, будет убивать еще и еще… хотя, конечно, общее число его жертв никогда не сравнится со „списком“ коменданта.

Смерть любого из этих мужчин сделала бы мир лучше. У вас есть возможность избавиться от любого из них, но только от одного. Кого вы выбираете?»

«Это просто, – ответила я, – Молодого парня».

«Почему?»

«Потому что убить нациста – очевидный выбор, а вопрос был с подвохом».

«Умно, – сказал Верн, но его интонация намекала, что это вовсе не так. – А теперь, как насчет менее поверхностного ответа?»

«В этой гипотетической ситуации я должна быть вами?»

«Кем-то с моими должностными обязанностями, скажем так».

«Тогда ответ тот же. Молодого парня».

«Почему?»

«Его худшие дни еще впереди. А с нацистом все понятно, Холокост уже вывели на чистую воду, и в убийстве будет больше возмездия, но меньше чистой выгоды».

«А что насчет устрашения? – спросил Верн. – Убийство нациста помешает другим последовать по его стопам».