Но разве условия для такого озарения создаются не благодаря исполнению символических ритуалов?

Рене Алло в своих «Аспектах традиционной алхимии» пишет: «Посвященный отделен от профанного мира не меньше, чем мертвец. Вопреки иллюзиям, коими тешат себя несчастные, ни мертвецы, ни посвященные не обращаются напрямую к существам, стоящим на ином, нежели они, уровне».

Сильно сказано. Эти слова со всей очевидностью показывают, кем ощущал себя посвященный, даже если он и умел приспособиться к условиям жизни, которую вынужден был вести в период перехода из одного состояния в другое… Что же касается целей алхимической аскезы, то великий поэт Антонен Арто писал по этому поводу:

«Итак, эти конфликты, которые взбудораженный космос представляет нам в искаженном и нечистом с точки зрения философии виде, алхимия предлагает нам со всей своей интеллектуальной точностью, ибо она позволяет нам достичь возвышенного, но достичь драматическим путем, после тщательного и безжалостного перемалывания всего недостаточно зрелого, поскольку алхимия в принципе не позволяет духу возноситься прежде, чем он пройдет через все предначертанные ему пути и встанет на прочный фундамент реально существующей материи, пока он не выполнит эту двойную работу в огненном преддверии будущего».

В алхимической литературе и иконографии встречаются свидетельства, которые невозможно интерпретировать кроме как в прямом соотнесении их с ритуальными драмами: действительно, невозможно рассматривать эти тексты и изобразительные документы иначе как подробное описание тайных ритуалов, исполнявшихся в узком кругу посвященных. Речь идет, очевидно, о ритуалах, некогда практиковавшихся в герметических сообществах. Во всей герметической традиции ритуалы и церемонии представляют участникам в непосредственном действии, в живом виде точный традиционный символизм, унаследованный группой, и бесспорно, что алхимия включает в себя специальные таинства, связанные с мифом о Прометее (группирующиеся вокруг обретения животворного огня). Однако для историка перспектива преуспеть при исследовании этого вопроса, естественно, осложняется в силу того факта, что взаимодействия между различными традициями оказываются чрезвычайно многочисленными и сложными.

Вовсе не случайно, что эзотеризм западной алхимии так много черпает из древнегреческой мифологии. Луи Сешан в своем превосходном исследовании о «Прометее», равно как Дора и Эрвин Панофские в их «Ящике Пандоры», продемонстрировали весьма глубокое понимание этих двух великих взаимодополняющих мифов, нашедших большой отклик в алхимии: соответственно, мифа о Прометее, герое, который похитил огонь (и который сближается с Люцифером, «носителем света»), и мифа о Пандоре.

Говоря о таинствах, подразумевают передачу герметических знаний. В «47-м теософском письме» Якоба Бёме можно прочитать следующую фразу: «Не получишь ничего стоящего, пока кто-нибудь не передаст вам что-то собственной рукой». Эти слова справедливы в отношении любого герметического знания, в том числе и средневековой алхимии.

Целый ряд герметических документов не может иметь иного объяснения, кроме как совершенно конкретное описание мистерий, священной драмы, которая разыгрывалась и осуществлялась в специальном месте, известном только посвященным. Вот окончание «Зеленого сна», блестящего трактата, сочиненного адептом Бернаром Тревизаном:

«В третьих апартаментах была комната, отделанная материей ярко-красного цвета на золотом фоне, более красивой и роскошной, чем все прочие ткани, которые я только что видел.

Я осведомился, где хозяин и хозяйка дома. Мне сказали, что они скрыты в глубине этой комнаты… Мне не довелось увидеть четвертые апартаменты, поскольку они располагались, должно быть, где-то в другом месте, однако мне объяснили, что они состоят всего из одной комнаты, в которой нет иной обстановки, кроме солнечных лучей, совершенно чистых и сконцентрированных на такой же пурпурной ткани, какую я только что видел…»

Ту же тему трактует и другой, на сей раз более близкий к нашим дням, текст — знаменитый рассказ Эдгара По «Маска Красной смерти». Эта Красная смерть символизирует не что иное, как то, что в герметической традиции называется страхом или стражем порога. Но вот как устроены семь (число, знаменательное в традиционной символике) залов, описанных рассказчиком:

«Комнаты располагались столь причудливым образом, что сразу была видна только одна из них. Через каждые двадцать — тридцать ярдов вас ожидал поворот, и за каждым поворотом вы обнаруживали что-то новое. В каждой комнате, справа и слева, посреди стены находилось высокое узкое окно в готическом стиле, выходившее на крытую галерею, которая повторяла зигзаги анфилады. Окна эти были из цветного стекла, и цвет их гармонировал со всем убранством комнаты. Так, комната в восточном конце галереи была обтянута голубым, и окна в ней были ярко-синие. Вторая комната была убрана красным, и стекла здесь были пурпурные. В третьей комнате, зеленой, такими же были и оконные стекла. В четвертой комнате драпировка и освещение были оранжевые, в пятой — белые, в шестой — фиолетовые. Седьмая комната была затянута черным бархатом: черные драпировки спускались здесь с самого потолка и тяжелыми складками ниспадали на ковер из такого же черного бархата. И только в этой комнате окна отличались цветом от обивки: они были ярко-багряные — цвета крови».[14]

Помимо вышеупомянутых герметических ритуалов, традиционная алхимия, видимо, включала в себя и еще более секретную драму, разыгрываемую всего двумя персонажами — алхимиком и его спутницей жизни, вместе образующими божественную пару. На многочисленных герметических гравюрах эпохи Ренессанса и XVII века можно видеть этих действующих лиц, каждое из которых держит тот или иной ритуальный предмет. Именно в этом контексте, очевидно, следует интерпретировать строки сонета «Эритрея» Жерара де Нерваля: «Возьми свой лук и облачись в корсет из полированного золота». В этом сонете, очевидно, дается описание священной драмы, которая разыгрывалась в присутствии лишь очень немногих избранных во время исполнения этих ритуалов.

Партнерша алхимика, жрица Солнца, начинавшая бой против затмения светила, должна была вооружаться луком и стрелами (символизировавшими солнечные лучи, истинный духовный свет), которые служили ей оружием обороны. Следует заметить, что на упомянутых нами алхимических гравюрах лук служит очень древним лунным символом, чем и объясняется тот факт, что он всегда является вооружением женщины.

Весьма многозначительным документом представляется и «Вершина адептов», любопытная картина работы С. Михельспахера из книги «Cabala, Speculum Artis et Naturae inAlchymia› («Кабала, зеркало искусства и природы в алхимии»), вышедшей в 1654 году в Аугсбурге. На ней представлен ряд мотивов, которые говорят сами за себя. В правом нижнем углу на гравюре изображен человек с завязанными глазами — это посвящаемый в тайны, находящийся на самой начальной стадии испытаний. Главный центральный мотив представляет нам лестницу с семью ступеньками, каждая из которых соответствует одной из операций Великого Делания: кальцинация (прокаливание), сублимация (возгонка), растворение, гноение, дистилляция, коагуляция (сгущение), окрашивание. Лестница ведет в своего рода небольшой храм, молельню, в которой, в самой глубине, можно разглядеть алхимическую печь. Это сооружение включает в себя семь колонн. В центральной его части можно видеть мужчину и женщину, которые держат предназначенные для них предметы и, очевидно, совершают ритуал. По обоим склонам вершины стоят мужчины и женщины — расположенные таким образом, что они образуют пары, — и также держат ритуальные предметы: скипетр, шпагу, косу, зеркало, стрелу, лампу.