Сегодня в Дудинском праздник. Селяне ждут прихода первого парохода. Киприян Михайлович Сотников вместе с сельским старостой Николаем Яковлевичем Пановым распорядились всем дать отдых, кроме рыбаков-сезонников да засольщиков, разъехавшихся сразу после ледохода по тоням от Дудинского до Бреховских островов. Им нельзя терять ни дня: рыба идет! А к осени пойдут шторма – попробуй поймай! Дудинцам же сегодня – приволье! Купец угощать будет! Недалеко от дома Сотникова, под брезентовым навесом, летняя лавка, а рядом – ведерные самовары, заправленные древесным углем, на длинных столах для чаевников. За ними – лавка питейного дома, с двумя усатыми казаками, сдувающими пылинки с деревянных кружек. Вино в четвертях, квас в бочках обложили привезенным с ложбины льдом, накрыли брезентом, чтобы не грелись на солнце. Медовуха густела в большом чане, рядом со столом. Один из казаков взял два куска льда и опустил в чан. Потом прикрыл его большой деревянной крышкой:

– Пущай будет холодненькой, – подняв с лица накомарник, подмигнул он напарнику, – в такую жару только в Енисее сидеть, а не вино пить.

– Ничего. Жара – жарой, а выпить задарма каждый горазд. Вон мужики уже замаялись от безделья. А так каждый освежился бы кружкой медовухи, гляди и маета прошла.

Люди скучали на берегу, вскидывали глаза в сторону Грибанова мыса в надежде увидеть дымок диковинного парохода. Курили, коротали время за чаем с пряниками да сушками, исподтишка кидали косяка на прикрытое брезентом вино. Мужики, кто побойчее, заговаривали с питейщиками о том о сем, а острый на словцо сезонник Стенька Буторин предупредил:

– Глядите, казаки, чтобы вино не закипело от такой жары. Кто его потом пить будет. Чаем мы уже сыты.

– Чай – не вино. Больше самовара не выпьешь! – ответил один из казаков, Спиридон Лаптуков, отгоняя мух от чашек. – Наше дело казачье. Скажет хозяин наливай – нальем, сколь утроба примет. Я и сам бы с вами медовухи глотнул! Да нельзя! Служба!

– Не боись, служивый. Закончишь государеву – возьму тебя неводить. Мне крепкие мужики нужны. Только уж кружечку подай.

– Не велено, браток, до парохода. Купец запрет наложил, – показал он рукой в сторону дома Сотникова. – А рыбачить я не пойду, – поводил он пальцем перед бородатым лицом рыбака, – я приказчик. Мое дело торговое. Атаман туруханский – мне указ, пока на службе.

– Да где же этот плавучий самовар? – не унимался Стенька Буторин. – Выпить из-за него не позволяют. Я на таком ходил однажды из Минусинска до Енисейска. Дыму много и колесо воду молотит – за две версты слышно. Налей хоть глоток – горло остудить. Я из Опечка, только из лодки выскочил. Мужики отправили. Сказали, может, и нам медовухи привезешь. А тут и себе на глоток не разживешься. Сами, небось, еще в питейном тяпнули.

– Не мели, а то сядешь на мели! – съерничал Спиридон Лаптуков и перевел разговор снова на пароход. – Мне в диковинку эта невидаль. Хочу поглазеть на него трезвым. А уж когда вас всех попотчуем, тогда и мы с Никитой выпьем. И похлопал по плечу своего напарника.

Разговор катился дальше.

Хоть и собрался в селе народ лихой и отчаянный, видавший и кочи, и парусники, и плашкоуты, но чтобы идти по Енисею против течения без паруса и весел и без бечевы – такого здесь еще не было. Многие из встречавших и не верили, что такое чудо где-то есть. Пожалуй, кроме енисейских засольщиков да минусинских плотников, никто из дудинцев в глаза не видел колесный пароход. Правда, молва докатилась до села, что енисейский купец Александр Кытманов со товарищи построил на судоверфи три парохода и открыл частное пароходство. И уже между Енисейском и Минусинском возят муку сахар, чай, крупу, картошку для таежных золотых приисков. Теперь торговым людям приходится реже трястись на подводах по Енисейскому тракту, пыль глотать да в оба глядеть, чтобы таежные разбойнички не позарились на их товары. На воде – на волнах – благодать и купцам, и старателям, и охотникам, и мастеровому люду! Кто уходит севернее Енисейска в тайгу, кто пересаживается на подводы и катит по тракту на Ленские прииски, а кто – на Иркутскую ярмарку. Все куда-то спешат. Сезон в разгаре. Большую подмогу оказала пароходная компания енисейцам, хоть и навлекла на себя гнев владельцев гужевого извоза. Дошли слухи о скорой прокладке чугунки, которая соединит чужие земли с Сибирью. Изыскатели чертили на бумаге тонкую линию будущей многоверстной железной дороги… Машина отца и сына Черепановых медленно, но уверенно пыхтела по железным и водным дорогам России.

И решил Кытманов в низовье сходить, воочию убедиться: смогут ли его суда до Гольчихи товары доставлять, а назад везти рыбу да пушнину? А еще хотелось ему увидеть не заходящее летом солнце, белые ночи и, если верить россказням купца Сотникова, залежи каменного угля да медной руды. Если уголь лучше хакасского, то его пароходы будут бункероваться в Дудинском, не буксируя за собой вниз баржу с минеральным топливом для возврата вверх.

Киприян Михайлович в прошлом году на Енисейской ярмарке пошептался с ним о залежах угля и договорился о фрахтовке пароходов для доставки его товаров в низовье. Кытманов на радостях обнял тогда Сотникова и троекратно расцеловал:

– Тебя, дорогой, будто Бог послал мне с доброй вестью. Я вот частное пароходство открыл, а не все докумекал. Уголь хакасский после двух перевалок мельчится, а потом тепло плохо держит. Расходы угля увеличиваются, дров тоже не напасешься, хоть и тайга кругом. Нанимало казенное пароходство изыскателей. Прошли берегом Енисея до самого Туруханска. Ни углинки нигде нет.

Киприян Михайлович смотрел на Кытманова с укоризной.

– Рано радуешься, Александр Петрович! Туда знаешь сколько золотых рубликов надо вложить. У… Уйма! Дешевле три парохода построить. Летом приходи сам. Сгоняем на залежи. На месте все обмозгуем. Я лет десять вожусь с этими залежами. Петр возил камни на Алтай. Там рудознатцы подтвердили: это медная руда. Я с инородцами вскрыл пласт медистого сланца саженей пятьдесят в длину и две сажени в глубину. Пробы возьмем. Пусть еще раз знатоки посмотрят. Надо будет по секрету застолбить эти места да к губернатору прошение подготовить.

– За губернатора не переживай! Я с ним на короткой ноге. Бумаги сделаем без промедления, летом приду сам на «Енисее». Гидрографов по участкам раскину. Пусть фарватер изучат вплоть до Дудинского. Створы поставят, бакены на отмелях. Сейчас уже бакенщиков набираю на службу. Избы им надо будет строить. Казенное пароходство что-то медлит с этим. А мне не хочется суда гробить.

– Приезжай, дорогой Александр Петрович! За честь буду считать. Встретим не хуже, чем губернатора. Ты и Михаила Фомича Кривошапкина возьми с собой. Четыре года как стал начальником Туруханского края, а в наших местах еще не бывал.

– Знаю его. Толковый мужик. Книгу пишет о нашей губернии. Нам бы втроем и посмотреть твой уголек.

Пообедали они тогда у Кытманова славно и расстались до лета.

Потому и ждал Киприян Михайлович пароход с особой надеждой. Кытманов богаче его. Ежегодно на его приисках по правобережью Енисея, от Ангары до устья Подкаменной, старатели добывают до ста пудов золота. Это по шнуровой книге проходит, а сколько оседает в карман самого Кытманова – никто не ведает.