Сопровождая повозку, я все время искал следы тяжело груженного фургона. Вдруг Карнсы обогнали нас? Никогда не следует недооценивать противника, за это можно заплатить слишком дорогую цену.

Мы проезжали по местам, открытым и пустынным. Коричневато-желтая трава, ярко-зеленая молодая поросль меските да кактусы причудливой формы — вот и вся растительность. В кустах непрерывно звенели цикады. Попадались гремучие змеи, свернувшиеся клубком, они спали в тени.

В этих краях бродили бизоны и носились быстрые как ветер дикие мустанги. Быть может, у меня никогда не будет много денег, но память об этой первозданной земле, еще неосвоенной и незаселенной, память о красивейшей земле, которую когда-либо видел человек, останется со мной навсегда.

Мой жеребец тоже чувствовал себя в своей стихии. Всякий раз, когда мы поднимались на вершину холма он нервно раздувал ноздри, вдыхая пряные запахи прерии, закидывал голову, прядал ушами и с радостью полноты жизни мчался вперед. Мы с мустангом были частью этой земли. И он, и я подчинялись тем законам, которые она диктовала.

У ручья Хукер упомянул Уильяма Коу. Я никогда не считал его бандитом мелкого пошиба. Коу верховодил шайкой, скрывавшейся в каменном форте, недалеко отсюда на реке Симаррон — настоящее разбойничье гнездо. Его люди отличались жестокостью и неопрятностью. Коу был человеком спокойным и уравновешенным, даром что бандит, его трудно было спровоцировать на необдуманные, дурацкие поступки. Мне не нужны были проблемы с Коу, а ему — со мной… если только не предложить ему достаточную цену за мою голову.

Вот когда мы выкопаем золото — целых триста фунтов — цена как раз окажется подходящей. А до тех пор Коу едва ли будет мне мстить за то, что я потрепал его людей. Он посчитает, что они уже выросли из детских штанишек и могут сами за себя постоять.

Коу хорошо знал меня, в юности мы даже одно время дружили. Он понимал, что я — тертый калач, так просто голыми руками меня не возьмешь, и от своего не отступлюсь: в трудной ситуации набычу шею и попру напролом. Каюсь, в моем характере были и необузданность и безрассудство. Конечно, лучше всего действовать с холодной головой, но иногда на меня что-то находило, и я начинал палить во все, что движется, либо кидался с кулаками на любого, кто попадется под руку. Потом казнил себя за такие выходки, понимая, что когда-нибудь они доведут меня до могилы. Но…

Впереди поднимались Кроличьи Уши. Лумис видел их так же отчетливо, как и все остальные, поэтому я попридержал коня и поравнялся с повозкой.

— На горизонте ваша гора, сэр, — сказал я, — и уж если что-то должно случиться, то это случится скоро. Успеем попасть туда первыми, выкопать золото и удрать, тогда драки удастся избежать. Но времени у нас мало.

— Сколько?

— Может, день, может, сутки. Не больше.

— Как вы считаете, тех людей собрал Хукер, или они работали на кого-то еще?

— Думаю, что Хукер действовал на свой страх и риск, однако с этого момента положение изменится. Двое бандитов были из банды Коу — их убежище недалеко отсюда. Если Коу пронюхает о золоте, а мы к тому времени его достанем, нам придется удирать и отстреливаться от целой шайки.

— У него много людей?

— От трех до тридцати, все зависит от того, кто где находится. Во всяком случае народу у него достаточно.

Теперь я ехал позади повозки и немного в стороне, разглядывая следы. Их было довольно много, и это меня беспокоило. Хотя гора Кроличьи Уши лежит недалеко от дороги на Санта-Фе, как правило, здесь встретишь редко кого-нибудь. Но не сейчас.

«И что меня только понесло сюда, — ругал я себя. — Помчался за сокровищем, которого и не увижу. Не поздно еще и сейчас все бросить». А Пенелопа? У меня был выбор: оставить девушку на попечение ее друзей и врагов или драться за нее и в конце концов, может, не получить даже обыкновенного «спасибо».

Но она была настоящей леди, ее сияющие глаза разбили не одно сердце, и я свалял большого дурака, заглянув в них. Надеяться-то мне не на что.

На наших теннессийских холмах книга — редкость, я выучился лишь разбирать текст по слогам, однако у нас были сочинения сэра Вальтера Скотта. Учителя и проповедники часто читали их нам вслух. Я всегда воображал себя Айвенго, а другие видели во мне норманнского рыцаря.

И поскольку я был простаком, то частенько страдал из-за пухлых девичьих губ или ласкового взгляда, не рассчитывая на взаимность. Ведь женщины всегда прежде всего замечали мой сломанный нос.

Конечно, мне надо было уехать, исчезнуть, растворившись в ночи, но сделать этого я не мог. Лучше пуля в спину от старика, ехавшего в повозке рядом с Пенелопой, либо от всевидящего и всезнающего тихони. Да-да, бояться и остерегаться следовало именно Флинча.

Мы приближались к горам, и мне пришлось держаться рядом с повозкой. Моя дурацкая слабость к глазам девушки не распространялась на Лумиса. С мужчинами я не церемонился. Если он что-нибудь задумает, угощу его как следует — несварение желудка ему обеспечено.

— Вот гора Кроличьи Уши, — сказал я. — Вы, конечно, знаете, где спрятано золото Натана Хьюма.

Лумис натянул вожжи (он сидел на месте кучера), достал кошелек и отсчитал пятьдесят долларов.

— Ваши деньги, — сказал он. — Мы с вами расплатились, и вы нам больше не нужны.

Пенелопа смотрела прямо перед собой, и я обратился к ней:

— А вам, мэм? Если хотите, я останусь и помогу вам увезти золото. Дополнительной платы мне не надо.

— Нет, — сказала она, не поворачивая головы. — Мне от вас ничего больше не нужно. Со мной мистер Лумис. Он обо всем позаботится.

— Не сомневаюсь, — сказал я и повернул коня, не отводя глаз от повозки, потому что от Лумиса можно было ожидать чего угодно. Выпадет возможность, он выстрелит в спину без колебаний. В ту секунду я почти хотел, чтобы он попытал счастья, тогда уложил бы его на месте.

Я обогнул низкий холм, остановился в тени меските и стал размышлять.

Вот опять юная дева увидела во мне только норманнского рыцаря.

Стало быть, я уволен, и ничто теперь меня не удерживает. Пенелопа Хьюм не произнесла ни слова, чтобы остановить меня. За нее я больше не отвечал. А места эти были мне не по вкусу. Иное дело настоящие горы, покрытые лесами, или бескрайние равнины.

Кроличьи Уши — это нагромождение базальтовых скал или, если хотите, лавы. К северу отсюда шла цепочка древних вулканов, которые когда-то буквально разодрали землю и залили ее лавой. Там хозяйничал ветер.

Как я говорил, Кроличьи Уши едва ли можно было назвать горой — большой холм с осыпями по склонам. Их вершины поднялись над равниной на высоту около тысячи футов.

Сделав широкий круг, я выехал к одноименному с горой ручью, напоил коня и направился вдоль берега на запад. На северо-западной стороне горы я нашел укромное местечко, скрытое кустарником и низкорослыми деревцами, с зеленым лужком, подпитываемым стоками с вершины. Пустил мустанга пастись на траве и, сменив сапоги на мокасины, поднялся на одну из вершин. Солнце заходило, и его последние лучи косо били в склон, обрисовывая все его неровности.