Отечество», — говорили они. Семёновский полк был единственный в русской армии, где не держали розог и палок.

Власти были этим недовольны. Брат царя, великий князь Михаил Павлович, возмущался, что семёновские офицеры «своих солдат не бьют». Аракчеев добился назначения командиром полка известного своей жестокостью полковника Шварца и приказал ему «выбить дурь» из семёновцев. В полку, где прежде служил Шварц, осталась после него братская могила засечённых до смерти солдат.

Новый командир сразу же завёл долгие, мучительные учения. Это не были учения, нужные солдатам, чтобы лучше овладеть военным делом, — те, про которые Суворов говорил: «Тяжело в учении, легко в бою». Шварц заставлял солдат часами маршировать по плацу медленным шагом, вытягивая носок, или также часами стоять неподвижно по стойке «смирно». Он заставлял солдат после целого дня парадов, смотров и караулов всю ночь чистить одежду, подгонять каждый ремешок, каждую пуговицу, каждую петлю. Всякого, кто не сумел угодить ему, ждало наказание, а угодить было трудно — иногда солдата били только за то, что невесело смотрел.

В октябре 1820 года первая рота Семёновского полка самовольно собралась, потребовала к себе начальство и заявила жалобу на Шварца. Ни важные генералы, ни сам великий князь Михаил Павлович не смогли заставить солдат раскаяться, взять жалобу назад и выдать зачинщиков. Под охраной надёжных войск роту отвели в Петропавловскую крепость. Тогда остальные роты, всего одиннадцать, прослышав, что первая «за правду погибает», тоже вышли из казарм. Полковник Шварц со страху спрятался в навозную кучу. Семеновцы потребовали, чтобы арестованные товарищи были освобождены. Иначе, говорили они, пусть сажают в крепость весь полк. Власти отказались исполнить их требование. «Где голова, там и ноги», — говорили солдаты и по своей воле отправились вслед за первой ротой в крепость. Толпы народа двигались по Петербургу вдоль реки Фонтанки, где располагался полк, провожая семёновцев. «Куда вы?» — кричали солдатам из толпы. «В крепость. Под арест», — спокойно отвечали солдаты.

Поэт Рылеев, который стал одним из основателей и главных деятелей тайного общества, рассказывал: «В городе волнение и тревога не переставали. Полки ходили беспрестанно; пушки везли, снаряды готовили, адъютанты скакали, народ толпился, в домах было недоумение, не знали, что придумать и предпринять, опасаясь бунта».

Бунта на этот раз не случилось. Прежний Семёновский полк был распущен, главные виновники беспорядка наказаны, остальные солдаты переведены по другим частям, а на их место набраны новые.

Правительство было очень напугано. Дело нешуточное: целый гвардейский полк отказался повиноваться начальству.

Участники тайных обществ ясно увидели, какая огромная сила — армия. Они стали распространять среди солдат стихи и песни, напоминали про «семёновскую историю», призывали, когда настанет срок, действовать решительно. Сочинял песни поэт Рылеев вместе со своим другом — писателем и офицером Александром Бестужевым.

Песни разлетались по всей стране, попали они, конечно, и в Москву.

Студент Александр Полежаев знал и любил эти песни. Они звали разорвать цепи, освободить народ.

Близ Фонтанки-реки

Собирались полки.

Слава!

Их и учат, их и мучат

Ни свет ни заря.

Слава!

Что ни свет ни заря,

Для потехи царя.

Слава!

Разве нет у них рук,

Чтоб избавиться мук?

Слава!

Разве нет у них штыков

На князьков-дураков?

Слава!

Разве нет у них свинца

На тирана-подлеца?

Слава!..

Полежаев охотно читал рылеевские песни своим товарищам-студентам, те запоминали их и несли дальше.

Декабристы

Туманным морозным утром 16 декабря 1825 года в открытых санях примчался из Петербурга в Москву царский гонец и передал главному московскому начальнику, генерал-губернатору, секретное письмо от нового царя Николая Первого: «Мы здесь только что потушили пожар, примите все нужные меры, чтобы у вас не случилось чего-нибудь подобного».

Говоря про пожар, Николай Первый имел в виду восстание, которое стало называться восстанием декабристов.

Незадолго перед этим умер прежний царь Александр. Детей у него не было, и власть должна была перейти к следующему по возрасту брату — Константину. Но тот не захотел стать царём, и наследником сделался третий брат — Николай.

Знало об этом только царское семейство. Чиновники и армия уже принимали присягу — клялись в верности — императору Константину, в лавках продавали его портреты, чеканили монеты с его изображением.

И вдруг появилось распоряжение присягать заново — на этот раз Николаю. Многие не понимали, что происходит, началось смятение. Рылеев и другие руководители тайного общества решили, что нельзя упускать такой случай — пора выступать. Они задумали вывести войска на площадь, отказаться от присяги и свергнуть царя.

На рассвете 14 декабря восставшие войска построились над Невой, на площади у памятника Петру Первому. Царские генералы и священники уговаривали солдат разойтись, но солдаты их не слушались. Тут же стеной стоял народ, готовый поддержать армию. Когда отряд верных царю кавалеристов бросился в атаку, солдаты встретили его ружейным огнём, а народ — камнями и поленьями. Но сами восставшие не перешли в наступление и упустили успех.

Над декабрьским Петербургом сгустились ранние сумерки. Полки, стоявшие против мятежников, расступились в обе стороны, и между ними выехала вперёд батарея артиллерии. Порывистый ветер пронёс над головами клочья команды. Воздух заалел на мгновение. Залп встряхнул площадь. Первые ядра картечи ударились о землю, поднимая столбы снежной пыли. А над пушками снова вспыхнула: и погасла краснаяе зарница. Грохот выстрелов слился в сплошной гул. Толпа метнулась к Неве. Шорох тысяч торопливых шагов, тяжёлое дыхание, стоны и причитания раненых были страшнее орудийного грома. Бомбардиры меняли наводку, пушки били по набережным, по синему в сумерках, затоптанному снегу реки, по Васильевскому острову на другой её стороне. А через час, когда всё было кончено, костры, разожжённые на площади, прилегающих улицах и вдоль набережной, озарили ночное небо... Кровь на мостовых посыпали чистым снегом, с площади спешно убирали тела убитых, чёрные кареты везли по улицам арестованных декабристов.

...В Москве «пожар» не разгорелся. Но меры приняты были строгие. Арестовывали всех, кого подозревали в принадлежности к тайным обществам. Люди, ложась спать, готовили тёплые вещи на случай неожиданного путешествия в Петербург, в крепость. Говорить стали осторожно, тихо, лучше всего было помалкивать. Люди перестали верить друг другу, старались не