У Рамона упало сердце. Он не раз совершал ошибки, но эта была самой серьезной.

— Я причинил ей большие страдания.

— Si, это верно, но теперь ты знаешь правду.

Рамон зашагал по комнате:

— Я заглажу свою вину. Клянусь, я найду способ сделать это.

Девушка пошевелилась, и, когда она открыла глаза, Рамон был уже возле нее.

— Ты! — закричала она. Ее сонливость как рукой сняло. Хорошенькое личико побледнело. — Что… что ты делаешь в моей спальне?

Педро молча вышел из комнаты.

Рамон ласково улыбнулся:

— Должен сообщить тебе, что это моя спальня, chica, а не твоя.

Ужас исказил ее черты, когда она осознала реальность. Девушка вздрогнула.

— Не бойся, nina. Я не обижу тебя. Даю тебе слово.

— Твое слово? — Кэрли прижалась к изголовью и задрожала от напряжения. — Чего стоит слово такого человека, как ты?

— Больше, чем ты думаешь, — тихо ответил он, — но я не могу упрекать тебя за твои сомнения. Прошу тебя об одном — не расходуй силы понапрасну. Ты долго и серьезно болела. Тебе нужно время, чтобы окончательно поправиться. Отдыхай, крошка. Я попрошу Флоренсию принести тебе еду.

Испанец покинул комнату, и Кэрли проводила его изумленным взглядом. Дрожа от смущения и слабости, она попыталась восстановить в памяти их разговор. Нет, Рамон не мог проявить доброту, ибо начисто лишен ее. Должно быть, ей померещилось.

Она обвела взглядом маленькую уютную комнату, яркий плед на старой железной кровати, ковер ручной работы на утрамбованном земляном полу, дубовый комод у стены, стол со щербатой фарфоровой тарелкой и графином возле ее изголовья.

Кэрли попыталась овладеть собой и разобраться в происходящем. Она находилась в спальне дона в маленьком саманном доме в горах. Это место называлось Льяно-Мирада. Ее похитил из дома дяди Эль Дракон и обвинил в смерти брата, Кэрли вздрогнула, подумав об этом. Господи, что же он намерен сделать?

Девушка стиснула плед. Сколько дней провела она здесь? Рамон сказал, что она долго болела, и, судя по слабости, больше одного-двух дней. Кэрли посмотрела на белую ночную рубашку — она была большего размера, чем ее собственная, и пахла едким щелочным мылом. Чья это рубашка? Откуда она у нее? Кто, заботился о ней и почему безжалостный дон проявлял такое участие?

Внезапно ощутив холод, Кэрли подтянула плед к подбородку. Каковы бы ни были его мотивы, скоро она их узнает. Девушка закрыла глаза, почти жалея о своем пробуждении.

Рамон покинул дом с большим облегчением в душе, хотя и знал, что это чувство продлится недолго. Теперь, когда девушка вне опасности, пора вернуться на его асиенду. Он и так уже задержался дольше, чем следовало. Нельзя возбуждать подозрение, что он связан с Эль Драконом.

К тому же необходимо позаботиться о матери и тетке, которым отправили сообщение о смерти Анд-реаса. Конечно, женщины скорбят и нуждаются в его поддержке, равно как и он — в их. Им станет немного легче, когда они узнают, что падре Ксавьер отслужил мессу. Со временем, когда опасность разоблачения исчезнет, тело брата перевезут на семейное кладбище, давшее название ранчо Лас-Алмас — ранчо Душ. Там покоились де ла Герра разных поколений. Только благодаря этому маленький клочок земли площадью в пятьсот акров остался собственностью де ла Герра, тогда как все прочие их угодья забрали gringos.

Похитили, поправил себя Рамон. Флетчер Остин и его шайка.

— Собираешься домой? — спросил Педро, подойдя к Рамону, седлавшему в тени сарая высокую гнедую лошадь. Вьенто, жеребец Эль Дракона, оставался в Льяно-Мирада. Он признавал лишь одного всадника.

Рамон подавил боль. Разгладив толстую шерстяную попону на спине лошади, он положил на нее тяжелое ковбойское седло.

— Мне пора в Лас-Алмас. Вернусь сюда, когда это станет безопасным.

— Мы с Флоренсией позаботимся о девушке.

— Уверен, к моему возвращению вы поставите ее на ноги.

— Как ты с ней поступишь, Рамон? Отпускать ее нельзя. Ей известно расположение этого убежища, и она знает, кто ты.

Из конюшни донеслись звуки шагов, и мужчины обернулись.

— Вероятно, ее можно продать, — сказал Франсиско Виллегас — ковбой с суровым лицом, присоединившийся к ним несколько месяцев тому назад. — Говорят, по ту сторону границы, в Ногалес, за хорошенькую gringa дают приличную цену.

Рамон затягивал подпругу, стараясь справиться с яростью.

— Девушка останется здесь. Она принадлежит мне. — Он опустил крыло седла, прикрывающее застежку подпруги. — Я уже ясно дал понять это всем.

Под густыми черными усами Франсиско Виллегаса мелькнула усмешка. Одного из передних зубов у него не было, на другом блестела золотая коронка.

— Едва ли это обрадует Миранду.

Рамон, теряя терпение, повернулся к нему:

— Миранда — не твоя забота, как и эта девушка. Советую тебе запомнить мои слова.

Его жесткий взгляд выражал угрозу. Франсиско отступил на шаг:

— Si, дон Рамон. Как скажешь.

Отойдя от сарая, он направился к загону.

— Не нравится мне этот парень, — заметил Педро.

— Мне тоже, — согласился Рамон.

— Он — друг твоего кузена Анхела, да и твой брат доверял ему.

— Надеюсь, это не было ошибкой.

— Я присмотрю за ним, — пообещал Педро.

Рамон кивнул, надел уздечку, подобрал длинные плетеные поводья и, вставив ногу в кожаное стремя, вскочил в седло.

— Hasta la vista, compadre [31].

Педро улыбнулся, на его обветренном лице заметнее обозначились морщины.

— Hasta la vista, мой друг.

Сидя верхом на крупной лошади, Флетчер Остин поднял пыльную фетровую коричневую шляпу и стер пот со лба.

— Ну как, не нашли никаких следов? — спросил он своего управляющего Клива Сандерса, жилистого высокого человека с вьющимися каштановыми волосами.

— Никаких. И так всякий раз, когда мы преследуем их. Они точно сквозь землю проваливаются.

— Возможно, Коллинс и Рамирес сумеют найти табун, — сказал Флетчер, не слишком надеясь на это.

Через два дня после налета шайка разделилась: лошадей погнали на север, а люди продолжили путь на восток. Флетчер поступил так же, отправив меньшую группу на север, а большую — на поиски разбойников, полагая, что Эль Дракон среди них.

Они охотились за преступниками почти неделю. Флетчер и его помощники устали и натерли себе задницы, но дядя Кэрли хотел вернуть лошадей, а еще сильнее — схватить Эль Дракона. Негодяй похитил его племянницу. Теперь ненависть приобрела личный характер.