— Вот это для Эдмунда Хардвика. Пусть его няня заварит их в воде и поит его этим настоем каждое утро. А это, — он протянул свёрточек поменьше, — для вашей больной гостьи. Она должна всыпать их в горшок с кипящей водой и дышать паром.

— Спасибо, — поблагодарила Гвинет.

— А теперь о Бедвине, — продолжал Урсус, — Какие новости? Что с ним?

Гвинет посмотрела на брата. Конечно, они обещали хранить тайну лорда Ральфа, но что плохого в том, чтобы сказать Урсусу? Он почти никогда не говорит, и обязательно поймёт, как важно сохранить эту информацию в тайне.

Гервард кивнул, и Гвинет вздохнула с облегчением. Гервард сам рассказал отшельнику о письме, о выкупе и о том, как отец Годфри решил, что похищение — дело рук Генриха из Труро.

— Выкуп должен лежать в рыбном садке? — переспросил Урсус, когда Гервард закончил свой рассказ. — Странное условие…

Гвинет поняла, что он прав. Вчера, узнав что Элеонор жива, она так обрадовалась, что даже не думала о поставленных похитителям условиях. Действительно непонятно, зачем Генриху из Труро мерить золото котлами.

— Я видел этот котёл, когда заходил в поварню за пряностями, — сказал Гервард. — Здоровый такой, чугунный… Золота в него влезет очень много. И это тоже непонятно, — добавил он задумчиво. — Котёл и сам по себе наверняка тяжёлый. А наполненный золотом он станет неподъёмным. То есть лорду Ральфу придётся везти их по отдельности, котёл и золото, и наполнять уже на месте. Тогда почему бы похитителю не попросить просто телегу золота?

— Вот именно, почему? — пробормотал Урсус. — Котёл, ты говоришь?

— А может, это какой-нибудь особенный котёл? — спросила Гвинет. Сама она его никогда не видела — на монастырскую кухню женщин не пускали.

— Может, он тоже золотой?

— Да нет, — покачал головой Гервард. — Чугунный. Большой только очень. И сбоку у него гравировка, вроде герба, — добавил он, подумав.

— Что за герб? — быстро спросил отшельник.

Острой палочкой Гервард процарапал в речной грязи контуры рисунка. Гвинет не отрывая глаз, смотрела, как появились распростёртые крылья, голова и острый хищный клюв.

— Вот, что-то в этом роде, — сказал Гервард, закончив.

— Ворон, — прошептал Урсус. — Гервард, это герб Брана Благословенного.

— Брана Благословенного? — переспросил Гервард. — А кто это?

— Древний полководец исчезнувшего ныне народа Британии, — ответил Урсус.

Его прервал чей-то крик, две пары ног зашлёпали по грязи за кустами. Гвинет и Гервард обернулись посмотреть на непрошенных гостей.

— Эй, полегче с сетью, Айво! А ну, прекрати!

Из-за кустов, весело горланя, вывалились близнецы Торсоны. Айво намотал на длинную палку рыбачью сеть и как мечом лупил ей свою сестру. Добежав до реки, Амабель нагнулась и запустила в брата пригоршней речной грязи.

— Все в порядке, — обернулась к отшельнику Гвинет, — это только…

И осеклась. Бревно, на котором только что сидел отшельник, опустело. Урсус исчез.

— Останки короля Артура и его королевы!

Молодой паломник перегнулся через стол к своему приятелю.

— Не думал я, что увижу подобное чудо!

Его старший товарищ степенно кивнул и, хлебнув эля из оловянной кружки, поставил её на стол.

— Спасибо, юная госпожа, — поблагодарил он Гвинет, которая поспешила долить кружку доверху.

Гвинет улыбнулась и побежала в дальний угол зала наполнить опустевший кувшин. Возле бочонка её перехватил отец:

— Я сам налью, Гвинет. Ты нужна матери на кухне.

Гвинет выскочила за дверь. Отец прекрасно справится без неё — кроме тех двух паломников обслуживать, увы, больше некого. А ведь ещё пару дней назад в «Короне» яблоку было негде упасть. Если так пойдёт и дальше, деревня опять обеднеет. Поскорей бы Элеонор возвращалась!

В кухне Гервард помогал матери снимать жареных гусей с вертела на деревянные блюда.

— Гвинет, помоги Герварду, — скомандовала Айдони Мэйсон. — Мне ещё надо приготовить болтунью для госпожи ле Февр.

Она вышла в кладовку за яйцами и холодным молоком, а Гвинет подошла к большому столу и подставила тарелку под вертел.

— Узнал что-нибудь о Бране Благословенном? — спросила она тихонько.

Гервард покачал головой.

— Айво с Амабель убить мало! — буркнул он. — Урсус уже начал рассказывать, и тут они примчались и все испортили!

— Угу. Похоже, он исчезает, когда видит кого-нибудь, кроме нас. Интересно, почему?

— Ну, если бы Урсус любил компанию, он не был бы отшельником, — пожал плечами Гервард. — Теперь придётся искать его снова, надо же разузнать про Брана Благословенного.

— Про Брана Благословенного? — переспросила Айдони Мэйсон. Она уже принесла яйца и стояла на пороге кладовой, румяная от кухонного жара. — Моя бабушка рассказывала мне о нём всякие небылицы.

— Какие? — встрепенулась Гвинет и чуть не уронила гуся на пол.

— Ну, всякие, — улыбнулась Айдони, вспоминая. — Дескать, Бран был такого огромного роста, что не мог войти ни в один дом. А ещё он как-то перешёл вброд море и побил своих врагов аж в самой Ирландии!

Гвинет и Гервард переглянулись.

— А про котёл там, конечно, ничего не было? — осторожно спросила Гвинет.

— Про котёл? А как же! — воскликнула Айдони. — Кто же не слыхал про котёл Брана Благословенного!

— Мы не слыхали, — кротко произнёс Гервард.

Гвинет бросила на него предупреждающий взгляд.

— Мамочка, пожалуйста, ну расскажи! Нам так интересно!

— Хорошо, только заканчивайте скорее. Отец скоро придёт разрезать гусей.

Айдони выложила яйца на стол и принялась по одному разбивать их в миску.

— Даже не знаю, с чего начать. У Брана был котёл — огромный, разумеется, и волшебный. Бабушка рассказывала, что если раненый воин окунался в этот котёл, то жил потом вечно!

— Тогда почему же вокруг не видно воинов Брана? — задал Гервард резонный вопрос.

— Исцеление давалось дорогой ценой, — объяснила Айдони. — Волшебство вообще никогда не бывает бесплатным. Воин жил вечно, но больше не мог говорить. Немногие из людей Брана соглашались на такие условия — даже ради спасения собственной жизни. Ну, во всяком случае, бабушка так рассказывала.

Сердце Гвинет бешено застучало. А что если котёл из аббатства действительно волшебный? Когда матушка понесла яйца к очагу, она наклонилась к Герварду и прошептала:

— Такой котёл очень пригодился бы Генриху из Труро. Он мог бы исцелять своих раненых солдат — и ему все равно, онемеют они или нет! Лишь бы сражались на его стороне.