Идущий в сторону Кабула «Датсун» с мощным багажником на крыше свернул с дороги и затормозил, поднимая снежную пыль. Я побежал следом.

– До Кабула подбросите, уважаемый.

– Садись.

За рулем был Араб, закутанный в яркую клетчатую куфию. Больше я никому не мог довериться…

– Назад садись…. – сказал он, управляя машиной.

Я полез назад. Там была спортивная сумка с кучей чертовски приятных, самых лучших вещей, которые сейчас мне были нужны. Носки и варежки ручной вязки, из собачьей шерсти, и верблюжье одеяло. Только сейчас, оказавшись в тепле, я понял, как я замерз. Большой термос, в котором был сваренный по-бедуински крепкий соленый чай с жиром, густой, как молоко, – вкус отвратительный, но чай был горячий, и только жители Востока знают, насколько он полезен: мертвого поднимет. И лепешки, отличные местные лепешки из земляной печи, и большая банка с урбешем[11], трех ложек которого достаточно, чтобы наесться.

– У казаков баньку истопили, – сказал Араб, не отрываясь от руля, – а мне веники прислали, с эвкалиптом. Есть или пустышка?

– Есть, – с полным ртом, совершенно позабыв о всех правилах этикета, ответил я, – еще как есть. Там и поговорим.

Где же еще говорить, как не в бане? Ни один жучок такого не выдержит.

– А с тобой кто?

Сидевший рядом с Арабом на переднем пассажирском сиденье парень обернулся, и я узнал его по глазам. Они уже не были затравленными, как в горящем пламенем расового погрома Лос-Анджелесе, где он умудрился посадить себе на хвост полицию Эл-Эй, спецназ американского морфлота, а потом еще и с десяток негритянских отморозков.

Потом я его еще встречал, и не раз.

– Салам алейкум, эфенди, – жизнерадостно сказал он, – та санга ее?[12]

– За ха ям, манана, – проворчал я, отхлебывая чай. – Пару фраз из разговорника зазубрил и думаешь, уже аскер? Чего тут делаешь?

Парень пожал плечами. Мы с ним не виделись с операции по ликвидации генерала Абубакара Тимура. Он тогда вел десантную группу.

– Стреляли, – ответил он фразой из кинофильма.

– А то, что на тебе смертный приговор Шуры за Тимура висит, это как?

– Так все мы смертники, – беззаботно ответил он. – Когда кому суждено, Аллах знает. Женился, все надоело, решил это, – парень подобрал слово, – поазардовать. Да и должки старые отдать не мешало…

– Ты мне ничего не должен.

– Должен. Так как, возьмете?

Стервец.

– В отпуске?

– Оно самое. За свой счет. Пока не надоест.

– Звание? Кап-три?

– Обижаете. Кап-два, досрочно.

Идет так же, как и я, – все звания, считай, досрочно. Наверное, самый молодой капитан второго ранга на флоте.

– Ну, пакхейр, пират. Добро пожаловать в наш дурдом.

Для войны сейчас было удивительно тихо…

Они остановили свои машины на обочине дороги, ведущей из Тегерана в элитный горнолыжный курорт Дизин, утром занятый десантниками и горнострелками полковника Георгадзе. Десантная группа численностью до роты оседлала дорогу, перерезав экстремистам и этот путь в эльбрусские горы. Впрочем, экстремисты туда особо и не стремились: выходцы в основном из бедных, пустынных районов востока страны и из южного Тегерана, известного сборника самой отчаянной нищеты, они совершенно не умели действовать в горах, боялись их и не стремились туда. Большей частью они отходили на юг, в бесплодную каменистую пустыню Кевир, частично уже мелиорированную и орошенную, а частью так и оставшуюся бесплодной, выжженной солнцем равниной с проплешинами соляных озер и болот. Выходя из города на открытую местность, они становились легкой добычей для штурмовиков и ночных вертолетов – охотников, постоянно барражирующих над городом и его окрестностями, – и гибли тысячами. Не было ни медицинской помощи, ни воды. Раненых просто оставляли у дороги, где они умирали тысячами, становясь шахидами и следуя в рай. По крайней мере, они так думали. Перепуганные резней и чистками, перепуганные настоящей войной – войны здесь не было больше века, – местные жители не подходили к умирающим, боясь прогневать и старых хозяев этой земли, кровавых бородачей в тюрбанах, и новых, в буро-серой пятнистой форме с диковинно выглядящим оружием. Смерть разгулялась вовсю, а в то же время здесь, в нагорьях, на подступах к богатому району Шемирхан, что переводится как «прохладное место», было на удивление тихо. Только отдаленный стрекот вертолетов да грохот двигателей палубных истребителей-бомбардировщиков, направляющихся восточнее и юго-восточнее на добивание отходящих в сторону Афганистана разрозненных и деморализованных банд, – напоминал о том, что здесь идет жестокая война.

Прямо перед ними торчал черный, уходящий в небеса сталагмит башни Милад, четвертой по высоте башни на европейском континенте, гордости бывшего шахского Ирана. До войны светившаяся как новогодняя елка, сейчас она стояла черная и страшная. С нее координировали бои в городе, но русские не стали бить по ней: позавчера ее захватил спецназ. Даже сейчас, в кровавой схватке за город, русские понимали, что им еще восстанавливать эту страну, налаживать здесь жизнь, и потому старались избежать разрушений везде, где это только было возможно.

Среднего роста, неопределенного возраста бородач стоял в кабине гражданского пикапа марки «Интернэшнл Хэви Дьюти» и смотрел на город через массивный, но неожиданно легкий прибор, объединяющий в себе термооптический и ночной прицелы и лазерный целеуказатель для наведения целей ударной авиации. На данный момент лазер был выключен, работал только фотоувеличитель третьего поколения, превращающий тьму в зеленую, мрачную воду, заливающую черный город. Человек смотрел не на дорогу, по которой можно было въехать в город, а на сам город, расстилающийся перед ним на многие километры. Северная часть города упиралась в отроги Эльбруса, южная же уходила далеко на юг, на три десятка километров, упираясь в каменную пустыню.

Город пал еще вчера. Штурмовые саперные подразделения, усиленные частями морской пехоты и парашютистами, взяли площадь Парадов, прорвались к Голубому дворцу и казармам «Гвардии бессмертных», заняли центр города. Парашютисты заняли аэропорт Мехрабад и примыкающий к нему Экспоцентр, крупнейший в Азии. Над сожженным – нет, не русскими солдатами, а благодарным Шаху персидским народом – дворцом был водружен трехцветный русский флаг. Сегодня днем замолчал позывной штаба сопротивления города. Он работал в южной части города под позывным «Эльбрус-12»: спецназ подтвердил наличие цели на станции метро «Бахман», после чего стратегический бомбардировщик сбросил на цель две противобункерные бомбы весом по пять тонн каждая. Но сопротивление с этим не закончилось: в городе было огромное количество остаточных групп боевиков, бандпособников, палачей шариатских судов, джихадистов из Афганистана и Британской Индии, которым на снисхождение военного трибунала рассчитывать не приходилось, просто людей, которые привыкли держать в руках автомат и лить кровь. Все они старались вырваться из города, залечь на дно, затаиться, сменить документы, спасти награбленное. И конечно, нападали на русских военных и казаков, отчего те стреляли по ночам не задумываясь. Не было никаких сомнений в том, что уже сейчас закладывались и плелись агентурные сети, прежде всего британской разведки, организовывались подрывные и террористические ячейки, вывозилась секретная информация. Была ориентировка и на то, что в городе может находиться сам Махди, неуловимый «двенадцатый имам», с которого все и начиналось. За него была назначена награда в один миллион рублей золотом.