Майкл повертел в руках фотографию убитой старухи из Уэст-Энда. Господи, что она пережила?

Ему захотелось устраниться. Он попросит Уомсли — например, завтра. Он просто не создан для такой работы, не хватает смелости. Майкл твердил себе: он боится не смерти, не возможности погибнуть. Его пугает смерть как процесс. Весь этот ужас. Он больше не желает об этом думать. Хватит с него полицейских досье.

Ночным дежурным в участке номер шестнадцать был седой, но крепкий мужчина, с длинным носом и вялыми чертами, отчего его лицо напоминало одновременно мордочку грызуна и локомотив. Этот лейтенант — не важно, как его фамилия, — принадлежал к поколению полицейских, поступивших на службу в бостонские правоохранительные органы во время забастовки 1919 года, когда требования даже не то что снизились, а вообще стали никакими. Подобные люди обычно не ладили с коллегами, поскольку те считали их неисправимыми лентяями и штрейкбрехерами. В них ощущалось нечто поддельное, это были не настоящие полицейские. Молодежь, потоком хлынувшая в бостонский полицейский департамент после войны, относилась с ним с особенным пренебрежением. Эти мальчишки вечно спешили. У них было мало времени. Они сражались на фронте, потом вернулись домой, женились, обзавелись семьями, сдали экзамен на полицейского — и все лишь затем, чтобы обнаружить на своем пути ленивых толстых стариков, которые искали себе наименее обременительную работу в наиболее спокойных районах. Разумеется, среди молодых тоже попадались лентяи, а среди штрейкбрехеров 1919 года — вполне достойные люди, но впечатление было устойчивое. Чтобы изменить сложившееся мнение, полицейские набора 1919 года с показной педантичностью относились к бытовым формальностям, охотно приветствовали начальство и кричали «Есть, сэр!». Молодежь от подобных вещей на стенку лезла. Они и сами не забывали отдавать честь, но делали это, когда нужно. Нынешний дежурный в этом отношении был просто образцом — он искренне наслаждался перекличкой перед каждой сменой.

Он прочел сводки. На Бойлстон-стрит выхватили сумочку у женщины, в Паблик-Гарден околачиваются гомики. Он напомнил коллегам, что отряд быстрого реагирования, созданный для того, чтобы успокаивать растущую общественную истерику по поводу Душителя, должен выезжать по звонку. Наконец, он призвал полицейских быть бдительными и принялся ходить взад-вперед, наблюдая, как они предъявляют для проверки записные книжки и ключи от телефонных будок. Потом дежурный вернулся к себе и отточенным движением ответил на вялые прикладывания руки к козырьку. Полицейские уже собирались разойтись, когда лейтенант вдруг кое-что вспомнил.

— Подождите, подождите! Сядьте! Чуть не забыл самое важное!

Он полез в карман и с важным видом вытащил конверт. Внутри лежала записка, составленная из вырезанных букв. Типичное письмо с требованием выкупа.

— Пропал человек. Ребенок. — Он надел очки. — «Ваш Мессия и Спаситель у меня в заложниках».

Слушатели расхохотались.

— «Кровь его падет на Джозефа Дэйли».

Джо, сидящий в дальнем углу, застонал. Он и так уже страдал. Он страшно устал от ночной работы. Фиш требовал уплаты долга, женщина из Бруклина продолжала звонить и никак не хотела отвязаться — теперь она угрожала все рассказать жене. Но главное — страшно жали форменные брюки, хоть Кэт и выпустила их насколько возможно. Джо задыхался в жестком белом воротничке, который выкроил давным-давно из дешевого ремня — старый полицейский трюк, чтобы женам не приходилось каждый вечер чистить воротник форменной рубашки. Но в те годы Джо носил семнадцатый размер. А теперь…

Лейтенант расхохотался. Куда чаще смеялись над ним самим.

— «Приметы пропавшего ребенка. Рост: двадцать дюймов. Волосы: нет. Возраст: примерно две тысячи лет. Когда его видели в последний раз, он был завернут в одеяльце и источал странный небесный свет».

Лейтенанту пришлось подождать, пока не утихнет смех.

— «Отец мальчика…» Помолчите, парни… «отец мальчика — очень влиятельный человек. Я за это поручусь… я на него работал… когда-то прислуживал в алтаре…»

Джо сгорбился, нахлобучил шляпу на глаза и сердито улыбнулся.

— Офицер Дэйли, — окликнул лейтенант. Сейчас было не время спорить. — Мне передать это дело детективам?

— Нет, сэр.

— Полагаю, у вас есть на примете подозреваемый?

— О да!

— И кто этот… злодей?

— Предпочту не раскрывать его имя.

— Ладно, Дэйли. Просто верни младенца на место. У него скоро день рождения.

Пустые ясли на Коммон, откуда исчез младенец Христос, внушали Джо одну-единственную мысль: убить Рики. Убить этого сукина сына. Тощий мелкий ублюдок. Убить его, оживить и еще раз убить. Джо ходил туда-сюда. В последние несколько дней потеплело, снег растаял почти весь, но Джо сейчас не почувствовал бы мороза. Ему не нужно было стаканчика, чтобы согреться, и он не стал сидеть в вестибюле отеля, потому что гнев на идиота братца мог растопить полярные льды. У него просто руки чесались, в мышцах бурлила энергия. Рики обожает выставлять Джо дураком и неудачником — ему всегда это нравилось. Но на сей раз — и это уж непременно — Джо надерет ему задницу…

Где-то закричала женщина.

Зашелестела листва. Джо поддернул рукав, чтобы посмотреть на часы: 11.50. Крик затих в отдалении. Джо прислушался. Опять. Он побежал. Третий крик — панический вопль:

— Нет! Убирайся! Уходи!..

Ноги сами несли Джо — вниз по Тремонт, к Сколлэй-сквер, улица за улицей, дом за домом, весь город плыл как во сне, каждый день он меняется, сбивает с толку…

Снова крик, короче, тише, похожий на чириканье.

Он бежал так быстро, что это напоминало долгое падение, приходилось переставлять ноги лишь затем, чтобы не удариться лицом об асфальт.

Парочка на тротуаре, парень тычет пальцем:

— Туда!

Бромфилд. Из проулка доносится какой-то лязг.

Вот оно — мужчина, тощий и неуклюжий, но невероятно рослый, настоящий великан, прижимает к стене девушку, одной рукой держит ее за шею, второй шарит под пальто, между ног. Девушка висит в нескольких дюймах над землей, одна туфелька свалилась…

— Эй!

Великан повернулся и уставился на полицейского, сначала озадаченный, потом разъяренный вмешательством.

Трупное лицо — изможденное, узкое, бледная кожа туго обтягивает скулы, темные глаза выпучены, лоб низкий. В темноте аллеи, среди теней, эта маска показалась настолько гротескной, что Джо на мгновение застыл. Он сморгнул и слегка склонил голову, как будто это могло вернуть чудовищному лицу нормальные пропорции, превратить монстра в кого-то знакомого — бродягу, хулигана ну и так далее.

Мужчина, которому в секундном колебании полицейского ошибочно почудилось некоторое попустительство — сочувствие, единомыслие, страх, бог весть что, — снова ухватил девушку между ног и влепил ее бедрами в стену. Он ухмыльнулся, взглянув на копа: «Что, видал?»