Копаля звали Кешей. Был он тонок в кости, вихраст и неразговорчив. Мордой в объективе камеры светить отказался.

– Голос пиши, – милостиво разрешил Кеша, – а рыло не надо, ни к чему. Любого бомжа возьмёшь, дашь на бутылку, вот его рыло и щёлкай.

Что ж, бомжа так бомжа, нам не привыкать.

– Голос так голос, – согласилась я. – Нальёшь пока, может быть, даме?

– Это пожалуйста, – ухмыльнулся копаль. – Вино, пиво, ликёр?

Я скривилась.

– На водовку что, денег не хватит?

Копаль ухмыльнулся вновь, на этот раз явно одобрительно.

– Сто грамм белой, – окликнул он официанта.

– Двести, – поправила я и повернулась к Семёнычу. – Вмажешь?

– Сами пейте, – отмахнулся тот. – Мне ещё сегодня работать.

Под водку копаль расслабился.

– Снаряды в цене, – сообщил он. – Гранаты, мины… Под Волгоградом этого добра ещё полно, если копать с умом. Под Курском, вон, ребята танк выкопали, который в болоте утоп. За хорошие бабки сдали.

– А ценности? – пытала я. – Мне говорили, под городом серьёзные вещи находят.

Кеша кивнул.

– Находят. Только под землёй особая сноровка нужна, она мало у кого есть.

– У тебя, выходит, нет?

Копаль шмыгнул носом.

– У меня маловато, – признался он. – Тебе бы с Пронырой поговорить. Или с Кротом.

– За чем же дело стало? – я подмигнула по-свойски. – Познакомь.

– С ними уже не познакомишь, – нахмурился копаль. – Проныру в камеру закрыли. А Крот как раз под землёй сгинул.

– Так что же, не с кем поговорить? – загрустила я. – Серьёзные люди кто в земле, кто на нарах, одна мелкая сошка осталась?

– Почему не с кем? – обиделся Тёма. – Знатные копали ещё не перевелись. Чернее Чёрного взять хотя бы.

– Ну и кличка, – изумилась я. – Поганая какая-то.

– Для чёрного археолога в самый раз, – парировал Тёма.

– Ну, и как он выглядит, этот Чернее Чёрного?

– Если б я знал, – пожал плечами копаль. – Где он и где я. За ним такие дела, что мне и не снились.

– Да? И какие же?

– Говорят, Либерею он копал, слыхала о такой? Скифские курганы рыл, в парижских катакомбах шарил.

– И что толку? – хмыкнула я. – Где его искать?

– Пора мне, – копаль поднялся. – Проныра его хорошо знает, говорят, они были напарниками. Но Проныре года полтора ещё отсиживать.

– Ладно, – я поднялась вслед. – Где сейчас этот Проныра? Что, не понял? В какой он тюрьме?

Копаль осклабился.

– Не он, а она. Баба это. Оторва, каких мало.

* * *

Звонок раздался как раз когда я твёрдо решил, что в Москве мне делать нечего и пора кардинально менять планы.

– ЧЧ, дарагой, эта Ильяс. Ты мэня слышиш?

Я поморщился – Ильяс мне не нравился, и дело с ним приходилось иметь лишь за неимением никого лучшего.

– Здравствуй, Ильяс, – сказал я вежливо. – Как поживаешь?

– У мэня к тэбе дэло, дарагой, – проигнорировал вопрос Ильяс. – Ты сейчас гдэ?

– В Улан-Удэ, – любезно сообщил я.

– Всё шутыш, да? Тэбя хочет адын баба.

Я вздохнул. Глагол «видеть» Ильяс, вероятно, полагал в сказанной фразе лишним.

– Говори, пожалуйста, конкретней, – попросил я.

– Хароший баба, – внёс конкретику Ильяс. – Жопа хароший, балшой, патом сыски, патом…

– Ясно, – прервал я. – Передай бабе привет. И – извини, дорогой, мне некогда.

– Падажды, ЧЧ! – закричал в трубку Ильяс. – Он нэ прастой баба. Он ат Праныры.

Последняя информация меняла дело. В Москву я прилетел исключительно ради Тоньки Прониной по кличке Проныра. Мне нужна была напарница, надёжная, знающая и не трусливая – дело предстояло рисковое. Миниатюрная, гибкая и бесшабашная Тонька подходила идеально.

На её розыски я потратил двое суток, и всё для того, чтобы в результате узнать, что у Проныры не пронырнуло – спалилась на иконах, уворованных из монастыря под Вологдой.

– Так што, будэш баба? – настаивал Ильяс.

Я вновь вздохнул. Глагол «встречаться» собеседник полагал таким же малофункциональным, как и прочие. Встретиться с «адын баба», тем не менее, стоило: информация от Тоньки лишней наверняка не будет.

– Передай ей, пусть приходит к полудню ко входу в Третьяковку, – велел я Ильясу. – Скажи: я на неё посмотрю.

Встречи я предпочитал назначать в людных местах, активно посещаемых туристами. На фоне стекающегося к памятникам культуры люда моя не вполне, мягко говоря, обычная внешность казалась не столь одиозной.

«Адын баба» явилась загодя и оказалась рослой фигуристой блондой, похожей на молодую Мерил Стрип, только выше актрисы на полголовы, а то и на целую. «Балшой жопа и сыски» имели место, так что Ильяс вопреки обыкновению сказал правду. Кроме них имела место кинокамера «Сони» на перекинутом через плечо ремешке.

Нахлобучив на глаза идиотскую цветастую панаму, приобретённую в прошлом году на техасском блошином рынке, я небрежной развинченной походкой приблизился к «адын баба» и спросил на великолепном гарлемском арго:

– How’re you, baby? Going out?

В конце девяностых этой фразой заезжие жеребчики пользовались для снятия шлюх на Тверской.

– Sorry, mister, – на приличном английском ответила «адын баба» и улыбнулась мне лучезарно. – I am busy. – Затем улыбнулась ещё лучезарней и добавила по-русски: – А пошёл-ка ты на, козёл.

* * *

– А пошёл-ка ты на, козёл, – куртуазно улыбаясь невесть откуда выплывшему чучелу в панаме, пожелала я. – И добавила для пущего эффекта: – Гамадрил черножопый.

Секунду он стоял, уставившись на меня, словно бык, огрёбший по морде плетью. Потом неожиданно расхохотался и сказал на чистейшем русском с эдаким рязанским прононсом:

– Вы бы определились, драгоценная, козёл или всё-таки гамадрил. Впрочем, насчёт черножопого вынужден согласиться, поскольку этот факт совершенно бесспорный.

Я едва не упала, как тот попугай. Здоровенный негр посреди Москвы, выряженный как туземец из Занзибара, разве что без кости в носу – это ещё цветочки. Но негр, изъясняющийся на русском с характерным для средней полосы акцентом… Это уже немножечко много.

Следующий вопрос чудо-негра добил меня окончательно.

– Вы от Ильяса? – поинтересовался он деловито.

Я смогла только кивнуть. Потому что и вправду торчала у входа в Третьяковку «от Ильяса» – ждала мифического Чернее Чёрного. Твою мать за ногу, вот так номер! Получается… Это он, получается?..

Видимо, физия у меня была донельзя жалкая – негр продолжил сочувственным тоном, каким разговаривают с больными:

– Я Чернее Чёрного. Можно просто ЧЧ и на «ты».

– Татьяна, – пролепетала я в ответ.

– Пойдём, неподалёку есть подходящая забегаловка.

Забегаловка и вправду оказалась подходящей, потому что, едва мы устроились за столиком в углу, ЧЧ слился с полумраком.

– Итак: зачем ты меня разыскивала?

От шока к этому моменту я уже несколько отошла.

– Пишу статью о чёрной археологии. Мне сказали, что ты специалист.

– Журналистка?

– Да, вольная. Стрингер.

Чернее Чёрного с минуту молчал.

– Я слыхал, это опасная профессия, – сказал он наконец. – По заграницам