— Откуда же ты знаешь?

— Это чувствуется.

— Если уходишь от нее, ты должен ей сказать.

Она была права, конечно, но я не сделал этого. Я просто перестал с ней встречаться, выключил мобильник, не отвечал на ее сообщения. Так что она поняла, в чем дело, в конце концов. Однажды вечером я получил от нее очень грустную SMS-ку, в которой... На самом деле я не хочу говорить вам, что там было написано. Вы будете ее жалеть, а я этого не хочу. Я упоминал раньше, что мы надоели друг другу, но это неправда. Она надоела мне, хотя я не надоел ей еще, я это видел. Или, по крайней мере, она не чувствовала, что я ей надоел. Но она уже не дрожала от страсти, когда мы в последние разы были вместе.

Так или иначе, я поделился всем с Тони Хоуком.

— Как ты думаешь, я паршиво поступаю? — спросил я.

— Я был идиотом и хотел побольше свободы, — ответил он мне.

(Это надо читать так: «Я хотел проводить побольше времени с девушками на дорогах».)

Я знал, о чем он. Он рассказывал, как его девушка Сэнди переехала к нему, а потом от него съехала. Об этом написано в его книге, поэтому и «надо читать». Убеждал ли он меня, что я — идиот? Что это глупо, хотеть больше свободы? Я не мог понять. Может, он ничего и не хотел мне сказать. Может, я просто слишком много раз перечитывал его книгу.

Забавно, что встречи с Алисией положительно сказались на моей репутации в школе, особенно среди девчонок. Несколько человек видели меня с ней в кино и пустили слух, что я с красивой девочкой, и думаю, поэтому многие стали смотреть на меня по-новому. Как если бы Алисия давала мне какое-то преимущество. Вспоминаю о том, чем это закончилось: я пошел в «Макдоналдс» с Никки Нижински за день до моего шестнадцатилетия. (Вот как это произошло. Она написала мне записку, в которой дала номер своего мобильника. Она из тех девчонок, кто раньше, до Алисии, в мою сторону и не смотрел. Она интересовалась мальчиками постарше, может, потому что сама выглядела на пять лет старше, чем любой из нас. Она тратила кучу денег на одежду, и никто никогда не видел ее без макияжа.)

Когда мы пошли в «Макдоналдс», она сказала мне, что хочет ребенка, и я понял, что не буду заниматься с ней сексом даже через пять презервативов.

— Зачем? — спросил я.

— Не знаю. Я люблю детишек. И нет ничего такого, что мне на самом деле хотелось бы изучать в колледже, понимаешь? Ведь я найду работу, когда мой малыш станет старше? — Она была из тех, кто все время задает вопросы, просто изъясняется вопросами. Меня это достало.

— Моя мама родила в шестнадцать.

— Вот-вот, это я и имею в виду.

— Что?

— Вы же вроде как приятели, ты с твоей мамой? Этого я и хочу с моим ребенком. Я не хочу, чтобы мне было пятьдесят, когда ему будет шестнадцать, представляешь? Нельзя будет ходить с ним всюду, понимаешь? В клубы и вообще... Потому что ты будешь ему обузой, так ведь?

О да, хотел сказать я. Вот чего ты хочешь. Клубы, клубы, клубы. Если ты не можешь ходить по клубам со своей мамой, какой в ней вообще толк? Я захотел домой и — в первый раз после того, как мы с ней расстались, — начал скучать по Алисии. По крайней мере, какую-то ностальгию испытывал. Я помнил, как это было здорово, в тот вечер, когда мы не пошли в кино, потому что у нас было слишком много такого, что мы хотели сказать друг другу. Куда делись все эти слова? Их высосал телевизор в комнате Алисии. Я захотел вернуть их.

Я проводил Никки домой, но не поцеловал. Я слишком ее боялся. Если она забеременеет через пару недель, я не хотел, чтобы у нее осталась моя слюна или что-то еще, что она может использовать как улику против меня. Осторожность никогда не повредит, правда?

— Сделал ли я что-то не так? — спросил я дома у ТХ. — Ты думаешь, я должен был остаться с Алисией?

— Если что-то в моей жизни не вращалось вокруг скейтинга, — ответил он, — я пытался это что-то обойти. — Он опять заговорил о Сэнди, его первой девушке, первой, с которой у него было серьезно, но он говорил по-своему, в своей манере: — Откуда я знаю? Я ведь только скейтер. — Или даже: — Я ведь только почтальон.

Я решил, что он хочет мне сказать, что я должен посвящать все время скейтингу, а на девушек не заглядываться. После вечера с Никки, я решил, что это неплохой совет.

Но мне не представлялась такая возможность. На следующий день, когда мне исполнилось шестнадцать, моя жизнь начала меняться.

День начался с подарков и пирожков — мама успела сбегать в булочную до того, как я проснулся. Днем должен был зайти на чаек папа, а вечером, верите или нет, мы с мамой собирались пойти в пиццерию и в кино. Первое сообщение на мобильник от Алисии я получил после завтрака. Оно было таким:

«НУЖНО ПОГОВОРИТЬ СРОЧНО Ххх»

— Кто это? — спросила мама.

— А так, никто.

— Это мисс Никто? — последовал следующий вопрос.

Она, должно быть, думала о Никки, потому что именно с ней я встречался вчера вечером.

— Не совсем, — ответил я.

Я знал, что это абсолютно кретинский ответ, поскольку он подразумевал, что этот кто-то, кто пишет мне, — уже не девушка или это, не дай бог, парень, который одевается как девушка, но мне было все равно. Какой-то своей частью тела я начал паниковать. Не столько головой, сколько кишками, — думаю, мои кишки понимали, в чем тут дело, даже если голова осознавала не до конца. Или делала вид, что не понимает. Я никогда не забывал о том вечере, когда кое-что наполовину случилось, прежде чем я, сами понимаете что, надел. Та часть меня, которая переполошилась, получив сообщение, была охвачена паникой с того самого вечера.

Я пошел в ванную, заперся там и написал ей ответ:

«НЕ СЕГОДНЯ — МОЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ Схх»

Если я получу какое-то послание, это значит, что случилось что-то серьезное. Я спустил воду и помыл руки, чтобы мама решила, что я действительно сделал то, чем занимаются в санузле, но не успел открыть дверь, как вновь пришло SMS:

«СРОЧНО, В «СТАРБАКС» В 11:00»

И теперь уже все во мне ужаснулось — кишки, голова, сердце, ногти.

Я ответил: «ОК». Я не представлял, как смогу поступить иначе, даже если бы и очень захотел.

Когда я вернулся на кухню, мне вдруг захотелось, чтобы мама взяла меня на руки. Я понимал, что это детское впечатление, но ничего не мог с этим поделать. Мне исполнилось шестнадцать, а я не хотел, чтобы мне было шестнадцать, или пятнадцать, или даже одиннадцать. Я хотел, чтобы мне было три или четыре годика, хотел быть слишком маленьким, чтобы заделать ребенка, — разве что штанишки уделать, опрокинув тарелочку.

— Я люблю тебя, мама, — сказал я, сидя за столом.

Она посмотрела на меня так, словно я сошел с ума. Я имею в виду, что ей было приятно, но она казалась очень удивленной.