– Девочка, ты беги… Ну, скорей! – дедушка отворил двери, с площадки потянуло холодом.

Изабелле стало зябко. Ей показалось, что её сейчас выбросят из жизни, которую она, явившись непрошенно, полюбила, непонятно за что. Она вышла и запрыгала по лестнице, на которой не видно ни соринки, ни пылинки, угля и тараканов, крошек и окурков тоже нет. «Как в больнице», – подумала Изабелла с ненавистью.

Домой она прискакала быстро, предчувствуя радость оттянувшего руку подарка. Юркнула мимо парадного, спустилась во двор чёрной каменной скособоченной лестницей вниз да вниз… Дядя Валя с мамой сидели за столом, пели песню:

«Ох, мороз, мороз,

не морозь меня…»

Изабелла развернула свёрток на своей кроватке. Что там было! Вот это да! Платье, совсем почти новое, шапка, и ещё полно добрых вещей! А среди них – завёрнутый в полотенце хрусткое каравай с изюмом.

Мать поглядела:

– Давай сюда хлеб! Озолотилась где-то! Я ж говорила, будешь у меня пройдошной да пронырливой. А ещё, собаки, из интерната вышибли, я им покажу такой пилонефрит!

– На-ка, доченька, выпей с нами винца! – пригласил дядя Валя. – За обновочки-то и выпей за свои, поди, не ворованные?

– Ты чё, сдурел? Чтоб моя девка, да с ворьём ватажилась? Поди, Пантелеймоновна, лахудра старая, отдала. Она всё нам чё-нибудь сбагрит; вона, гли-ко, кастрюлю притаранила, целая, а что ручек нет, дак…

Темно было. А катко!.. До самой помойки – сплошной лёд, стрелой вёз! Изабелла каталась вслепую. В темноте полнёхонькой, спотыкаясь, нашаривала врезавшуюся в сугроб дощечку и смеялась, хохотала прямо до упаду… Снова и снова в пьяной радости взбиралась она по склону на самый верх ледяной горки и едва успевала сесть. Никого не было вокруг: ни детей, ни взрослых. Все уж спали давно, а она летала…

Ей хотелось на фанерке на своей переметнуться через все сугробы, через заборы, домчаться до «Космоса», пронестись и над ним! Скорее в полёт, снова и опять, сколь влезет…хват хватом…

У Александры Ивановны случилось горе… Сын Андрюшка привёз из армии узбека и женился на соседней разведёнке. Но поняла она это только тогда, когда вышла на работу и рассказала обо всём старшему корректору, умной женщине Маргарите Семёновне.

Рассказав, ушла в цех верстать газетную полосу. В голове продолжал звучать укоризненный голос Маргариты: «Как ты могла такое допустить, Саня!», а потому в полосе Александра ничего не видела. Она остервенело поддевала шилом не те строчки. Слёзы падали на металл, задерживаясь на его жирной смазанной чёрной мастикой ребристой поверхности. Кое-как закончила, оттиск отнесла в корректорскую, не оставшись там под осуждающим взглядом Маргариты Семёновны ни на одну секунду.

В цехе, как всегда, было много работы: поставила раму для следующей полосы, притащила набор от линотиписток. Пока возилась, немного успокоилась и даже подумала, что, может, никакого горя у неё и нет, но тут явилась, дымя папироской, Маргарита Семёновна. По долгу службы она должна была читать всё, что наверстает Александра. Её глаза мутно-серого цвета выражали любопытство: обычно Александра работала безукоризненно. Глядя выпытывающе поверх очков, корректор проговорила прокуренным голосом, полным сипения:

– Саня! Ты запорола вёрстку.

Оттиск этой газетной полосы Маргарита Семёновна держала согнутым, двумя пальцами, как бы давая понять, что прибежала не столько ради выправления ошибок в вёрстке, сколько для того, чтобы выправить ошибки Александры, совершённые ею в жизни.

…Окна типографии шли почти вкруговую, открывая с трёх сторон лохматое от облаков небо, зеленеющие под снегом, не успевшие пожелтеть кроны лип, а на рябине – галдящую воробьиную тучу. Александра глядела на воробьёв, привычно подперев боком верстак, а Маргарита Семёновна, как для долгого разговора присела на краешек стола. Александра поняла: разговор предстоит неприятный.

Маргарита Семёновна всегда давала полезные советы. С большим трудом им следовала Александра, потому (считала Маргарита Семёновна), что у Александры не хватало ума. На этот раз было много советов. Но, как ни странно, Александра всё выполнила. Подружилась, можно сказать, со своей соседкой по дому портнихой Лидией Петровной, с которой они несколько лет не здоровались. Но, следуя совету Маргариты Семёновны, Александра поздоровалась первой, заговорив о том, что скоро должен вернуться Андрей. Лидия Петровна обрадовалась. Её дочь Нелечка окончила текстильный техникум. Эта акция называлась словами Маргариты Семёновны: «Сына женишь по-хорошему». Вторая заключалась в том, что в двух комнатах, принадлежавших Александре в коммуналке, был наведён старческий уют. На диванах и на креслах были постелены белоснежные покрывала, купленные по дешёвке, но добротные. На столе были разложены кружевные салфеточки («Ты пожилой человек, Саня, тебе нужен покой»).

Старший корректор Маргарита Семёновна, с которой Александра работала в типографии с юности, знала, что у верстальщицы Саньки жизнь вышла непутёвая: замуж трижды выходила, и всё неудачно. Сына Андрея растила одна; тот не блистал учёбой, кое-как закончил ПТУ на слесаря-сборщика. Служить в армии напросился в воздушном десанте… «Как ты могла такое допустить!» – всплеснула руками советчица. Сын Маргариты Семёновны был «спасён» ею от армии с помощью справки, купленной у знакомого врача. «Останешься без сына или вернётся инвалидом», – прогнозировала умная женщина, а потому Александра ждала со страхом окончания службы.

Перед этими выходными, перед ноябрьскими праздниками, выдали зарплату. Пришла домой с работы и обомлела: в коридоре висел бушлат.

– Баба Саня, дядя Андрей приехал! – сказал соседский мальчик.

Его младшая сестрёнка захлопала в ладоши, хотя Андрея помнить не могла. Дениска помнил, всё же постарше, да и, к тому же, Андрей подарил ему игрушечное авторалли, видимо, ребёнок поджидал приезда соседа, так как без него тут некому было с ним поиграть с таким же азартом.

В комнате, обставленной для тихой старческой жизни, раздавалось похрапывание. На новом диване спал во весь рост в физкультурном костюме Андрей, без всяких сомнений абсолютно здоровый. Александра приковалась взглядом к родному лицу. Кудри, не патлатые, как до армии, а короче и темней, рука свисает тяжёлая… С непонятной тревогой смотрела мать на эту руку. «Повзрослел», – подумала, очарованная своим взрослым сыном. Будто оцепенев, она боялась заплакать. Была ли она когда-нибудь ещё такой счастливой… На раскладушке спал ещё кто-то, накрытый детским одеялком Андрея: черноволосая голова, загорелые тонкие руки; лица, уткнувшегося в подушку, не разглядела.

Надо было готовить (варить, жарить, печь), но сначала – в магазин. На обратном пути позвонила в дверь к портнихе, обрадовав их с дочкой новостью. Нелечка примеряла новое платье (хорошо шьёт Лидия Петровна). В одной из комнат – солидная швейная машина, внушительная, как станок. Берёт, правда, портниха эта дорого, но теперь сошьёт уж Александре… по-родственному, со скидкой… Она как-то раз сама сказала: «Саня, как ты одета!» Понимать они стали друг друга прямо с полуслова. А накануне был у них разговор: Лидия Петровна хвалила Андрюшку, мол, из всех безотцовых мальчишек их двора он один и не сел, и, вроде, удивилась этому. Но образование не устраивало будущую тёщу. Решили: вытолкают сообща на учёбу (автотехникум за углом), а пока… не всякий и с образованием столько заработает, сколько Андрюшка на сборке двигателей.