И…Неужели Ардена умышленно умолчала о том, что ее брат — февр? И что мы будем жить в одном доме? Ведь узнай я все это заранее, сбежала бы в тот же миг. Я не самоубийца, я хочу жить. И если бы незваная богачка рассказала мне правду, я бы не за что не приняла ее предложение. Слишком опасно! А теперь уже нет пути назад, придется выкручиваться. Ардена это понимала, потому и утаила важные сведения.

Или я зря ее обвиняю? Может, и сама госпожа Левингстон не знала, с чем мне предстоит столкнуться в Двериндариуме? Вернее, с кем.

Я с досадой подергала себя за длинные прядки.

Карателя я видела лишь раз в жизни. В Управлении Лурдена были смотрители и законники, но не каратели. Но в то лето, когда мне исполнилось семь, в городке убили женщину. Старую госпожу Брукс, которая держала лавку со всякими мелочами на улице кожевников. Законники не могли найти убийцу, и тогда приехал каратель. Не знаю, как, но он нашел виновника. Одного из приютских мальчишек, мы звали его Проныра за тощую фигуру и вредный нрав.

Наш сиротский дом — длинный, одноэтажный и серый — стоял за холмом, в стороне от Лурдена. Отходник — так величали приют в городке. Слева от него высился забор, за которым шумел чахлый лес и булькало тухлое болото. Справа темнела низинка, в которую свозили мусор. Лето выдалось жарким, и настоятели выстроили всех приютских во дворе. Там не было ни одного дерева или даже куста, так что приходилось жмуриться от солнца и глотать полуденный зной. И тем удивительнее было видеть карателя, затянутого в черный мундир. Я смотрела с любопытством, ведь раньше я не видела самых знаменитых февров империи.

Нижнюю часть лица карателя закрывал черный платок с изображением скрещенного ножа и кости — символ Ордена Карателей. Но остановившись перед нами, он снял платок, и мы увидели его лицо — вполне заурядное. Каратель был пожилым и седовласым. Высокий, или так казалось мне — малявке. И пугающим на уровне инстинктов.

— Каратели открывают Дверь много раз, — прошептал мне Ржавчина. — Это слишком сильно меняет их. Говорят, они перестают быть людьми и становятся чудовищами…

Я с любопытством глазела на мужчину, пытаясь увидеть то самое чудовище. Но каратель казался обычным человеком, немного уставшим, немного мрачным. Ничего общего с тем бородатым горбуном, которого я видела в бродячем цирке, что приезжал в Лурден. Меня это даже слегка разочаровало, раз нет чудовища, к чему все эти байки и россказни?

А потом во двор вывели Проныру. Он озирался и дрожал. Приютские притихли, уже понимая, что будет дальше.

В стороне застыли настоятели. Каратель смотрел спокойно. Он сказал что-то о том, что зло должно быть наказано. Что никто не имеет права нарушать закон и отнимать чужую жизнь. Никто, кроме тех, кто призван вершить правосудие. Что оно всегда свершается, каким бы хитрым не оказался преступник.

И мы, дети из дома терпимости, всегда должны об этом помнить. И каждый раз, когда Двуликий Змей нашептывает нам в ухо и склоняет к пакостям и преступлениям, надо делать правильный выбор…

А потом каратель снял перчатки и протянул руку. На его пальцах заплясал огонь. Только лепестки пламени были не красными, а мертвенно-голубыми. Они облизывали руки карателя, с каждым его вздохом становясь все больше. Мужчина посмотрел на Проныру, тот завопил.

«Только не мертвый огонь, только не мертвый огонь!» — орал парень. Все время орал…

А мне хотелось зажмуриться. Только Ржавчина не позволил. Жестко сжал мою руку, которой я пыталась прикрыть лицо, и приказал:

— Не закрывай глаза, мелочь. Не смей. Смерти надо смотреть в лицо. Поняла? Всегда.

Я поняла. И даже смотрела, хотя больше всего хотелось сбежать. В ноздри забился жуткий запах горящего мяса. Но одно я запомнила накрепко — каратели обладают правом единолично вершить правосудие. И лучше с ними не сталкиваться.

Надо же, как повезло оказаться с одним из них в этом доме!

Нахмурилась и отошла от окна. Хотелось есть, но к этому я привыкла и не обращала внимания. Подумав, я решила, что самым разумным будет лечь спать.

Переодевшись в шелковую сорочку, я по привычке потрясла шторы и заглянула под кровать, проверяя, нет ли в комнате шутих. То, что эти злые духи существуют лишь в сказках, меня не волновало. Так делали все приютские, это был ежедневный ритуал.

Потом залезла под одеяло и зевнула — оказывается, я устала.

В стекло по-прежнему бился ветер и голубые призрачные тени скользили по комнате. Но я запретила себе бояться. Это всего лишь переживания и непогода. А завтра снова взойдет солнце и все образуется. Я в это верила.

Мы плавали наперегонки с Ржавчиной. Барахтались в теплой воде, не чувствуя дна, и смеялись. От края до края горизонта расстилалась вода — ни одного клочка суши. Вода была ярко-бирюзовая, прозрачная, бесконечная. И где-то на самом краешке сознания мелькало удивление — как я держусь на воде, ведь я совсем не умею плавать. Это я и крикнула, а Ржавчина снова рассмеялся. И оказался близко-близко, глядя мне в лицо темными глазами. Они выглядели точь-в-точь, как шоколадные конфеты, наполненные эйфорией.

«Учись плавать, мелочь, — шепнул Ржавчина. — Это ведь океан. Не утони в нем. Я тебе запрещаю…»

— Встать! Подъем!

Я проснулась в один миг. Перевернулась на кровати, вскочила и вытянулась по струнке, ошарашенно глядя на Кристиана. Парень так же ошарашенно уставился на меня. Мы застыли, осознавая.

Я — то, что по приютской привычке отреагировала на команду. Уже в раннем детстве я знала, что если не вскочить еще до того, как утихнет голос настоятеля — будет худо. И два года у госпожи Фитцильям ничего не изменили. Резкое «подъем!» — и вот она я! Стою босиком, в шелковой сорочке, облегающей тело. Все мои волосы — будь они неладны! — гнездом на голове, глаза, вероятно, как плошки.

Впрочем, у мнимого родственничка не лучше. Хотя, в отличие от меня, Кристиан был полностью одет. Вместо вчерашнего мундира на нем красовались тренировочные мягкие штаны и тонкий черный свитер. Отстранено я признала, что и такая одежда очень идет моему «брату». Делает его… человечнее. А если бы парень улыбнулся, то наверняка стал бы настоящим красавцем. Но улыбаться он точно не собирался. Он таращился на меня и сжимал в руке кружку с водой.

Я посмотрела на «брата». На кружку. Снова на этого склирза, который явно принес эту посудину сюда не для того, чтобы предложить водичку сонной родственнице. А чтобы вылить на мою голову, когда я и не подумаю просыпаться!

Протянула руку и, отобрав кружку, выпила, не спуская с парня дерзкого взгляда.

— Утром я предпочитаю какао, — сказала я. — В следующий раз не перепутай.

Кристиан моргнул. Прозрачная топазовая синева медленно потемнела.

— У тебя десять минут, чтобы привести себя в порядок перед пробежкой, — выдал он и, развернувшись, скрылся в коридоре.