Зато он добр с Эриком, убеждала себя Тура. Бленда с ним резкая и упрямая — конечно, он ее недолюбливает. Нельзя забывать и то, что Карл привык жить один. Жена его умерла больше десяти лет назад, после долгой болезни. Много лет он прожил на острове в полном одиночестве, в своем собственном мирке. Может статься, он воспринимает их появление здесь как вторжение, хотя сам пригласил их сюда? А может, и вовсе уже пожалел, что позвал их?

Но нет, не стоит придавать такое значение мелким неурядицам. Шесть недель — недолгий срок. Пройдет больше времени, они привыкнут друг к другу, и в конце концов все уладится. Бленда полюбит жизнь на острове, а Карл смягчится, станет уступчивее и научится прислушиваться к людям. А может, когда-нибудь он даже захочет переехать — на остров побольше, где живут несколько семей. Но сейчас именно она, Тура, должна сохранить их отношения, стать посредником между детьми и Карлом и сделать их жизнь как можно лучше. А что ей остается? Ведь она бросила все — работу, квартиру, соседей, да что уж там говорить, даже мебель.

Если бы только не эта усталость. Она никогда так не уставала, даже после долгих смен в прачечной. Тура выдвинула стул и села к столу, опустив голову на руки.

* * *

Бленда не спешила. Чистое белье, просохшее на ветру, так хорошо пахло. Она уткнулась носом в простыню и сделала глубокий вдох. Откуда ни возьмись появился Эрик. Увидев ее, он начал бегать между простынями, прятаться и изображать из себя привидение.

— Бу-у! — крикнул он, словно ему было не десять лет, а намного меньше, и через простыню схватил Бленду.

— Отстань! — строго сказала Бленда. Ей не хотелось играть, к тому же она знала, что руки у Эрика редко бывают чистые.

Эрик вышел из-за простыни и пожал плечами.

— Ну и пожалуйста, — ответил он и ушел. Бленда смотрела ему вслед, пока он не исчез за валуном.

Когда она вернулась домой, мама сидела, положив голову на руки. Бленда остановилась в дверях. Она никогда не видела, чтобы мама отдыхала среди бела дня.

— Мама? — спросила она. — Тебе плохо?

Мама подняла голову.

— Не знаю, — ответила она. — Да нет, наверное, все хорошо. Просто вдруг усталость навалилась. Положи белье на стол, я достану гладильную доску.

Вдруг на мгновение Бленда снова стала той самой прежней Блендой, которая так хорошо со всем управлялась дома.

— Я поглажу, — сказала она. — Отдохни, я сама поглажу белье.

Тура засомневалась.

— А ты сможешь? Ты же знаешь, дядя Карл так боится за свои рубашки.

— Конечно, смогу. Можно подумать, я не умею гладить, — уверенно ответила Бленда.

Она принесла гладильную доску из кладовки под чердачной лестницей и налила в бутылку свежей воды, чтобы смочить белье. Тура смотрела, как Бленда раскладывает на доске первую рубашку, сбрызгивает ее водой и пробует утюг.

— Спасибо, дружочек, — сказала Тура. — Я пойду ненадолго к себе. Зови, если понадобится помощь.

Мама пошла в спальню, которую делила со смотрителем. Бленда погладила одну рубашку, потом еще одну, и еще. Она тщательно следила за тем, чтобы на рукавах не оставалось складок и чтобы манжеты были безупречно гладкие. Иногда она снова ставила утюг на плиту, но всегда проверяла, чтобы он не перегревался.

Оставалась только одна рубашка. Бленда расправила ее и начала гладить спереди. Она старательно разгладила каждую складочку возле пуговиц. Потом переложила рубашку так, чтобы прогладить спину.

Утюг снова остыл, она поставила его на плиту и выглянула в окно. Вдалеке она увидела темно-красный парус. Это было ужасно глупо, обыкновенная игра воображения, но она подумала: «Это за мной, эта лодка заберет меня отсюда».

Бленде показалось, что лодка приближается, но она сменила курс и исчезла между двумя островками недалеко от берега.

Бленда сняла утюг с конфорки. Перед глазами у нее все еще маячил красный парус. Не попробовав утюг, она опустила его на рубашку. Ткань зашипела, и, подняв утюг, Бленда увидела, что на правом плече остался темный треугольник — как тот парус, который только что исчез вдали. Она уставилась на прожженное пятно, не зная, что делать.

Когда в кухню вошла Тура, Бленда так и стояла с утюгом в руке.

* * *

На острове Эрик нашел несколько расщелин, но лишь в одной было безветренно. Там лежал довольно высокий камень, на котором можно было сидеть.

Сидя на камне и вытягиваясь, Эрик видел маяк и волны, с пенными брызгами разбивавшиеся о скалу. Стоило ему пригнуться и втянуть голову, расщелина превращалась в укрытие.

Это стало его новым потайным местом. Он всегда сидел здесь в свободное время, когда не был занят своими обязанностями: полоть огород, таскать воду из бочек для дождевой воды, помогать смотрителю зачищать и красить постройки на острове.

Совершив свой привычный обход и проверив, что море выбросило на берег за ночь, Эрик вернулся с находками в расщелину. Здесь он хранил свою коллекцию веревок, пробок, досок, бутылок и других ценных обломков кораблекрушений. Все было разложено по кучкам, и каждый предмет заносился в тетрадку. Еще Эрик записывал, каких птиц видел во время обхода: зуйков, гаг — черно-белого самца и коричневую самку, и, самое прекрасное, цапель, стоявших в воде на своих длинных ногах. Всяких чаек и крачек он перестал записывать уже давно: их было слишком много.

Лучшей находкой дня был кусочек сети, забитый старыми засохшими водорослями. Эрик сидел на камне и прочищал ячейки, кроша водоросли пальцами. Он чувствовал сильный запах моря и вдыхал его полной грудью, он научился любить этот запах. Возня с сетью навевала покой и умиротворение, мысли летали свободно, как птицы высоко в воздухе.

Его отвлек глухой звук, раздавшийся на маяке. Эрик поднял голову и увидел, как дядя Карл вставляет ключ в замок, аккуратно поворачивает его и уходит в сторону дома. Эрик снова склонился над сетью.

Он помнил первый вечер, когда его взяли на маяк. Пора было зажигать фонарь, и дядя Карл хотел показать ему, как это делается. Они вместе прошли по каменистой тропинке к маяку. Тяжелая железная дверь скрипнула, и с винтовой лестницы, казавшейся бесконечной, повеяло сыростью. Дядя Карл бодро пошел впереди, иногда останавливаясь и дожидаясь Эрика.

Очутиться в фонарном отсеке было все равно что попасть в другой мир. Здесь не было ни скал, ни камней, все было из лакированного дерева, стекла, латуни и железа. Пахло маслом и керосином, все блестело, зеркало и линза отражали и умножали каждую мелочь. Все создавало ощущение величия и чуда. Такого Эрик не мог себе представить, ничего более сверкающего и красивого он в жизни не видел.

Когда дядя Карл зажег фонарь и линза с зеркалом начали вращаться, счастью Эрика не было предела. Это напоминало маленькую золотую карусель, которая медленно крутилась, и фонарь мигал.

Дядя Карл все показывал и объяснял, он отвечал на все вопросы Эрика и ни разу не одернул его.