Были времена, когда моя жизнь походила на шаги человека, идущего по краю пропасти и только потому не падающего, что он в нее не смотрит. Это точно так! См. мои ссылки на новеллу о еврее Аврааме (в «Декамероне» Боккаччо) на лекциях в 30-х годах!

А слова Розенцвейга30 – «Лифшиц примиряется с советской жизнью, как Гегель с разумной действительностью»?

А мои слова с трибуны: «Наш мир есть безусловно лучший из миров, ибо всегда можно придумать что-нибудь лучшее». Студенты ИФЛИ

31 очень смеялись.

10. VI.75.

Мне говорят, что я оптимист, «жизнелюб». Отвечаю на это: «стерпится – слюбится».[Из письма неизвестному автору. – Cocm.]

[…] Главным направлением моей деятельности во все времена были лекции. Кроме того, серьезное значение и довольно значительное влияние имели мои газетные полемические статьи, направленные против существовавших в те времена, не исчезнувших и теперь, разновидностей вульгарного марксизма. Ему, увы, всегда принадлежали самые сильные позиции. И то, что в тридцатых годах была пробита довольно широкая брешь, не будет забыто. Из моих статей стоит прочесть «Ленинизм и художественная критика» («Литературная газета», 1936, 20 января). Последовавшая за ней литературная дискуссия, очень свирепая, будет со временем переиздана, но она требует некоторых комментариев. Ее маратовский тон, вытекавший из безусловных требований обстановки, современному читателю будет непонятен. Более доступная в этом отношении другая дискуссия (1940 г.), которая была прелюдией к закрытию журнала «Литературный критик» и закончилась бы еще хуже для Вашего покорного слуги, если бы не война. Мои статьи в этой дискуссии – «Надоело» («ЛГ», 1940, 10 января) и «В чем сущность спора?» (там же, 15 февраля). Остальные статьи напечатаны не были. Стоит прочесть, однако, и статьи других авторов, как моего, так и противоположного направления. Нужно только иметь в виду, что в статьях наших противников цитаты самым безбожным образом фальсифицированы. Для полной информации насчет того, каковы были дела автора этих строк, стоит прочесть статью А. Фадеева в «Литературной газете» за 1953 год, конец марта (число не помню)32. Остальное дополнит воображение.[…]

Рассказывал Твардовский:

После моей статьи о Мариэтте Шагинян в редакцию «Нового мира» прибежал взволнованный Чуковский (мы были тогда с ним почти незнакомы).

– Снимите скорее все эти портреты! (У Твардовского висели все великие критики XIX века, и не только критики).

– Повесьте один-единственный!

Я было уже забыл об этом эпизоде33. Вспомнила Лида34 в разговоре с И.Л. Фейнбергом35, который рассказывал о том, что его со страстью расспрашивал обо мне Асеев. «Кто это? Какого он возраста?»

Асеев звонил мне, и мы встречались. Он спрашивает:

1. – В чем состоит ваше обычное занятие?

2. – Я поп, требы отправляю.

3. – Вы архипоп!

Этим он хотел, кажется, выразить какое-то мое особое если не коварство, то сложное отношение к «наличному бытию».

15. XI.75.

Иногда я испытываю зависть к людям тех видов деятельности – практиков или ученых, – которые как бы не вызывают сомнений, дают реальные результаты, хотя бы и малые…

Иногда же мне кажется, что их деятельность – худший академизм, самоослепление, уход от жизни, словом – все, что мы критически приписываем себе.

Труд, труд, практика…

Хороший способ заслонить от самих себя смысл действительной жизни. Иная теория более практика, чем сама практика. Но я не хотел бы отсюда сделать вывод в духе «Франкфуртской школы», которая все же [нрзб.] права по отношению к «erhaltende» Praxis (в гегелевском смысле слова).

Нельзя ли провести дифференциальное сечение?

Какая теория может быть выше практики? Какой практики? И она все же хороша как практика sui generis. И не настаивайте слишком на этом sui generis.

Я люблю либералов, когда их не жалуют, и ортодоксов, когда у них руки коротки.

На фронте я встречался с Женькой Долматовским, на которого раньше смотрел как на пустое место, а здесь он был на десять голов выше меня. Не по храбрости, разумеется. Ему принадлежало гениальное изречение: «Ты не понимаешь, что в наши дни поэт – это государственный деятель!» И в самом деле, каково государство, таков и деятель. Он же сказал мне: «У тебя нет стиля поведения». И верно – у меня нет стиля поведения, как нет и почерка. У него-то «стиль» был. Что же касается поэзии, то Байрон произносил свои речи на заседании палаты лордов в прозе, а у нас Лебедев-Кумач – в стихах.

Комплекс Хемингуэя – когда обе стороны представляются если не одинаково дурными, то приблизительно. См. к «теории тождеств»36.

Распалась цепь великая,

Распалась и ударила

Одним концом по барину,

Другим – по мужику.

И здорово ударила по мужику, но тем более снова по барину, в том числе и по новому барину… 1937 г.

Наша задача, моя задача

Наша задача состоит в том, чтобы связать концы порванной нити. Мы ничего другого не можем сделать. Но если мы сделаем это, мы сделаем все и будем достойны своей роли, своей миссии. Повсюду порванные нити! Даже внутри самого революционного движения, чья задача до некоторой степени состоит в том, чтобы порвать старую нить… Разве сталинщина – это не разрыв революционной нити, хотя эта нить, как уже было сказано, сама предполагает разрыв?

Разрыв в искусстве, разрыв нравственный, разрыв в теоретическом мышлении. Всюду «одни концы». Да где они? Дайте их, чтобы можно было их связать.

12 мая 1980 г. Больница. Consolatio37.

1. «Все может надоесть, кроме понимания» (приписывают Вергилию).

2. Ждать! Бывают такие положения, когда, подобно первоначальным христианам, нужно ждать наступления критического часа. «Второе пришествие». Судный день.

Что-то от этого вполне реально. Необходимо отучиться от преувеличенной веры в нашу повседневную субъективную активность. Об этом пишут на Западе, правда, с консервативной точки зрения. Например, David Ehrenfeld, The Arrogance of humanism, 1979.

50-60-е годы

Я живу в искусственном мире, мир марксизма, в котором я живу, есть искусственный мир. Но искусственные миры часто имеют невидимую связь с глубоким течением времени. Платон тоже жил в искусственном мире. Все разумное действительно. Не беспокойтесь, оно выйдет наружу.

Возмездие за что?

За то, что пустились в плавание, не рассчитав глубину крестьянского моря, как думал Горький (с его «пролетарской культурой»)?38

Нет, за то, что после смерти Ленина почили на лаврах, превратились в политическую элиту, отгороженную от притока снизу новых сил, а не голосующей скотины. Конечно, и «без вины виноватые», но покорившиеся своей участи слишком рано, невежественные насчет главного в ленинизме, зараженные старым