чуть ёкнуло сердце. — Васяк! Наперекосяк, че пришёл? Опять хочешь в навозе искупнуться? Так я могу устроить! Лужа-то эта у вас осталась, а, лузер? Или твой братан, Наперекосяк-младший, уже все выскреб своей мордой?

У меня перед глазами снова все поплыло в красном тумане, руки задрожали, сжимаясь в кулаки, так что я чуть не уронил тарелку. Урод, знает, куда давить, чтобы было больно: не на меня, а на брата. Но я знал, что нужно сдерживаться. Нужно показать, что его шутки меня не задевают. Может, тогда этот дебил отвяжется.

— Заткнись, придурок, — спокойно и раздельно, стараясь удержать клокочущий от ярости голос, сказал я. — Дай пройти и иди в задницу.

Я почти физически ощущал на себе взгляд Олеськи — ждала, наверное, дура, отмашку Тёмы, когда тот разрешит всем смеяться.

— О! — снова протянул Тёмка. — Смотрите, наш неудачник ещё и огрызается! Ну-ка расскажи нам, как это — быть по жизни лузером? Или у вас вся семейка такая ущербная, и ты уже привык?

— Нет, Тёма, лучше ты расскажи, — не выдержал я, — как жить с трусливым папашей, который только и умеет, что молиться на деда-ветерана и избивать твою мать?

— Что ты ляпнул, Наперекосяк? — поменялся в лице Тёмка. — А ну повтори!

— Что слышал, придурок! — я злобно зыркнул на него и попытался обойти. Слишком поздно я увидел, как Тёмка, видимо, сам не успев сообразить, что делает, протянул ногу, выставляя её прямо передо мной. «Абзац!» — успело промелькнуть у меня в голове. Моя нога зацепилась за его, я, пытаясь сохранить равновесие, взмахнул руками. Тарелка с остатками лапши и подлива и чай с заваркой, как райские объевшиеся салом птицы, тяжело взмыли вверх, под напряжёнными взглядами многих, кажется, на ужасно долгое мгновение зависли в воздухе, а потом по идеальной параболе полетели вниз. Я закрыл глаза, уже ощущая на голове склизкие макароны. А на кого же ещё среди всех ребят, столпившихся вокруг Тёмкиного стола, может упасть эта треклятая недоеденная лапша?

Прошла одна секунда, вторая. Я забыл как дышать, стоя в проходе с закрытыми глазами, но на макушку так ничего и не приземлилось. Где-то слева раздался звон разбитой посуды, а потом над столом зависла набухающая тяжестью тишина. Я осторожно приоткрыл глаз и потрогал макушку. Там действительно ничего, кроме моих волос, не было. Уже чуть увереннее я открыл второй глаз и посмотрел на Тёмку. Вот тут мне от неожиданности и изумления пришлось бы сесть прямо на пол, если бы я уже лихорадочно не опирался рукой о другой стол.

Тёмка ошеломлённо сидел на скамье, не шевелясь. Вся его белоснежная рубашка была заляпана коричневыми пятнами, то там, то здесь виднелись листики заварки. На его голове белыми комками застыли слипшиеся макароны, а по щекам, начиная от противно-блондинистых волос, медленно стекал неестественно-яркий оранжевый подлив.

Я потрясённо уставился на Тёму, он — на меня. Он и другие ребята, окружившие нас, ещё не поняли, не успели понять, что произошло. Одинокий кусок котлеты, кувыркнувшись в воздухе, аккуратно, как будто его кто-то подхватил, тусклой вишенкой приземлился на макароны и застыл. Тёмка, не шевелясь, скосил глаза наверх, пытаясь посмотреть, что там его тюкнуло по макушке.

Меня как будто прорвало. Я согнулся пополам и чуть не упал, дико хохоча, оглушая самого себя своим смехом. Сбоку раздались сначала неуверенное хихиканье, а потом такой же громкий смех — это Мишка и Серый подхватили. Теперь смеялись уже все: кто-то тихо хихикал, кто-то ржал в голос, как я, кто-то просто ухмылялся. Ещё бы — шанс посмеяться на Тёмкой даётся не так часто. Только пара его одноклассников да подошедшая сзади Олеська смотрели то на Тёмку, то на меня, не зная, что делать.

Покрывшийся яркими красными пятнами Тёма переводил взгляд с одного на другого, пока не остановился на мне:

— Это что за фигня? — взвыл он, осторожно трогая пальцем растёкшийся по лбу подлив.

— Это… Это… мозги твои вытекли, Тёма… — заикаясь от смеха, проговорил Серый, — какие-то они у тебя жиденькие… — ещё несколько ребят прыснули, остальные, сообразив, что Тёмка так — ничего не делая, в недоумении, — долго не просидит, постарались под шумок ретироваться, обойдя место инцидента по стенке. Я снова согнулся, успев все-таки стукнуть Серого по пятерне.

Тёмка бросил злобный взгляд на Серого, как бы говоря ему заткнуться, и снова повернулся ко мне.

— Васян, ты совсем охамел? Берега попутал? — угрожающе начал он, но тут кусок котлеты скатился с его макушки и стукнул его по носу. Успокоившиеся было Мишка и Серый снова заржали, увлекая за собой других.

Тёмка пошёл совсем уж бурыми пятнами, на лице выступила испарина.

— Кто это стирать будет, а, Васян? — отчего-то тонким голосом завопил он и сам же смешался, потом заорал снова и снова тонко, как девчонка. — Наперекосяк, приду сегодня к тебе, пусть мамка твоя стирает! Или братан-неудачник!

Тёма кричал, но его уже никто не слышал: часть ребят разбежались от греха подальше, часть почти уже сидела на полу от смеха, вытирая слёзы. Громче всех, старательно, с подхихикиванием смеялся я, мстительно отмечая, как самодовольное выражение Тёмкиного лица тает, как мороженое на солнце, растекается вместе со струйками подлива по щекам и подбородку. Тёмка растерянно смотрел на нас и переводил взгляд с одного на другого. Наверное, искал поддержки. Ха, дебил, теперь будешь знать, как смеяться над неудачами других! Тёма машинально поднял руку, чтобы смахнуть с неё макароны, и тут я, все ещё смеясь, выдавил:

— Слышь, Тимон, отходы нужно нести туда — для поросят, — и указал пальцем на раздачу.

Тёмка наконец повернулся ко мне. Я хотел снова ляпнуть что-нибудь весёлое и унизительное, но тут же осёкся. Он смотрел на меня потерянным взглядом, в котором плескались безнадёжность, страх и ещё какие-то непонятные эмоции. Что-то юркой рыбкой шевельнулось в памяти — где я уже видел такой больной, затравленный взгляд? Вспомнил! Точно так же на меня вчера смотрел Женька — широко распахнутыми испуганными и мокрыми глазами, когда я прогнал его домой после разборок с Тёмкой.

На мгновение мне стало стыдно и противно от самого себя. Но взгляд Тёмки тут же стал крысиным, а я вспомнил зелёную грязь, размазанную по лицу, зарёванные глаза Женьки и противный гнусоватый смех Тёмкиных друзей. Ему-то, придурку, наверное, было совсем не стыдно, когда он ржал сначала над моим братом, а потом и надо мной. Так с чего же мне теперь стыдиться, когда правда на моей стороне? И я ещё раз поднял руку, показал сначала на Тёмкину башку,