«Раз гусей боится – значит, не живой! – панически подумал Вадька. – Тьфу, не настоящий!»

Загадочные светящиеся ветви одна за другой замерцали впереди, выхватывая из темноты… то покосившийся крест, то тяжелую могильную плиту. Белые призрачные фигуры беззвучно скользили меж заброшенных могил.

Раздраженный голос заорал:

– Как бежите! Диагонали проваливаете! Подравнялись все – линию даем!

– А что, призракам положено строем летать? – все еще подрагивающим голосом спросила Катька… и тут глазами дракона наверху вспыхнули огни.

Столбы света рухнули на сцену, одну за другой выхватывая из темноты замерших меж бутафорских могилок балерин.

– Не просто так стоим – в образе стоим, призраками стоим! – продолжал выступать голос. – Я сказала – призраками, а не лужами эктоплазмы! Спины держим! Коровы, – закончил раздраженный голос с таким глубоким убеждением, что Вадька на миг усомнился – а может, и правда? Ничего, что выглядят как девчонки в длинных прозрачных юбках, а на самом деле… – Стопы плохие! И вот с такими стопами вы собрались в Китай!

В голосе продолжала звучать вся та же уверенность в своей правоте. Кисонька даже подумала – а вдруг китайцы новый закон приняли и пускают к себе только с ножками средневековых китаянок, крохотными-крохотными, как у младенца?

– И колени равняйте! – продолжал голос.

Глаза привыкли к падающему со сцены неверному свету, и детективы «Белого гуся» наконец обнаружили, что голос исходит из прячущейся за шторкой крохотной железной будочки – и забившейся в нее маленькой кудрявой женщины, вооруженной хриплым микрофоном.

– Это что – и есть кулисы? – шепотом поинтересовалась Катька, оглядывая свисающие из-под высоченного потолка полотнища, отделяющие их пыльный и захламленный закуток от собственно сцены. Позади сцены обнаружился зал – в четвертом ряду восседали двое. Судя по Настиному описанию – балетмейстер Александр Арнольдович и его жена Зоя Павловна, хореограф театра и руководитель балетной школы. Кисонька невольно попятилась назад. «Со сцены кулис не видно, не видно!» – как заклинание прошептала она. Наверняка эта самая Зоя Павловна своих девчонок знает. Что будет, если вдруг засечет незнакомку в пачке из «Лебединого озера»? Кисонька и так знала, что – скандал. Надо срочно переодеться. Она судорожно заозиралась – у стен громоздились штабеля досок, наверх, к висящим над сценой круглым софитам, уходили маслянисто поблескивающие металлические лестницы, сколоченные из досок длинные помосты нависали над головой. Интересно, никто не прицепится, если она тут где-нибудь в уголке, быстренько? Кисонька свалила свои вещи на приткнувшиеся в углу пыльные козлы.

– И вот после этого па-де-бурре[От франц. «набивать». Мелкие танцевальные шаги.] ты входишь, Кумаров! – подаваясь вперед, громко сказал из зала балетмейстер. – Так, прогоняем сцену на кладбище – Альбер, Мирта и Жизель! Настя! Ритка!

– Да-да, вот чрезвычайно хотелось бы знать, что собой представляет эта Ритка? Рита… – появляясь в проходе, недовольно пробурчал мужчина в длинном пальто – недавний спутник балерины Таси. – Здравствуйте, здравствуйте, Александр Арнольдович! – обеими руками он потряс руку балетмейстера. – Ездил, знаете ли, вчера в Донецк – пять часов за рулем, но очень уж хотелось сравнить их постановку «Щелкунчика» и нашу. Ну, ваша хореография, конечно, не в пример лучше – гораздо, гораздо интереснее, дорогой Александр Арнольдович! – И он снова затряс балетмейстеру руку. – У них все простенько, примитивно…

– Спасибо, Михал Артурыч, – вымученно улыбнулся в ответ балетмейстер. Похоже, похвала его не радовала, а больше всего хотелось, чтоб элегантный любитель балета убрался куда подальше.

– Говорят, нас ждет новая гениальная находка? – с видом заговорщика подталкивая балетмейстера локтем, поинтересовался страстный фан.

– К-какая находка? – настороженно шарахнулся от него балетмейстер, а лицо Зои Павловны стало вдруг напряженным.

– Ну как же, как же, – с лукавой укоризной протянул Михаил Артурович. – Что за секреты между нами, своими людьми… Весь театр уже гудит, думали, я не узнаю! Гуси в «Лебедином»! Какой гениальный ход! Настоящий французский модерн! Настоящий, не побоюсь этого слова, немецкий натурализм и итальянский неореализм! Блестяще, блестяще!

Из-за кулис послышалось короткое всхлипывание – будто кто-то в голос заржал, но ему быстро зажали рот, а потом… балетмейстер мог поклясться, что он отчетливо расслышал шорох больших птичьих крыльев и… гусиный гогот! И все стихло.

– К-какие еще гуси? – тряся головой, точно пытаясь вытрясти непонятные звуки из ушей, пробормотал вконец перепуганный балетмейстер. Зато Зоя Павловна заметно расслабилась.

– Живые, живые, Александр Арнольдович, гуси и утки! – рассмеялся фан. – Как всегда – гениально! Что там Донецк – ни Киев, ни даже, совершенно уверен, московский балет до живых гусей бы не додумались!

– Я тоже… в этом совершенно уверен, – пробормотал балетмейстер.

– Но вот реализация – реализовывать ваши гениальные замыслы кто будет? Видел в Донецке нашего бывшего солиста… – Любитель балета покачал головой. – Великолепен! Как же вы его тогда упустили? – И он с укором поглядел сперва на балетмейстера, потом на Зою Павловну.

– Донецкий оперный хорошим солистам сразу квартиры дает. А я что могу предложить – койку в общежитии? – злобно буркнул в ответ балетмейстер.

– Ну да, ну да… – горестно покивал фан. – А теперь еще это новое несчастье… – он понизил голос, точно говорил о покойнике.

– Какое несчастье, Михал Артурович? – приподнимая брови, поинтересовалась Зоя Павловна.

– Ну как же, Леночка… ребенок… – укоризненно глядя на балетмейстера, покачал головой страстный фан балета. – Может, удастся еще что-то сделать? – понижая голос, поинтересовался он. – Как-то… не допустить?

– Сейчас она его стукнет! – злорадно прошептала подглядывающая из-за кулисы Катька. Выражение лица Зои Павловны – будущей бабушки будущего ребенка – стало откровенно неприятным.

– Леночка – звезда! – с проникновенным благоговением выдохнул Михаил Артурович. – А эта Рита еще неизвестно как с ее партиями справится… очевидно же, что никак!

В противоположной кулисе мелькнуло белое платье – и раздалось злобное шипение, точно там буйствовала кошка с отдавленным хвостом.

– Ленины партии танцует Настя, а не Рита! – подчеркнуто не глядя в кулису, отчеканила Зоя Павловна.

– Настя? – воскликнул один женский голос.

– Настя? – столь же изумленно подхватил другой.

– Что за Настя? – закончил Михаил Артурович.

Не выдержав, Кисонька прекратила натягивать джинсы и тоже тихонько выглянула из кулисы.

Позади Михаил Артуровича в проходе стояли две девушки – две балерины. Прима Лена Матвейчук – и Тася из третьего состава. И обе одинаково вопросительно-удивленно глядели на Зою Павловну.