Она сидела в бальном зале, наблюдая за кипевшей вокруг работой. По окончании ремонта Джулиан согласился устроить бал. На одной стене полностью заменили панели: первые, деревянные, давно прогнили. Горничные натирали паркетные полы. Гобелены вынесли, чтобы вытрясти из них пыль и где надо починить. Двое слуг стояли на лестнице и усердно чистили все висюльки на люстре времен Людовика Четырнадцатого.

— Ты должна гордиться собой, сестренка, — услышала Лиза голос Роберта за своей спиной. — Кастл-Клеру давно была нужна заботливая женская рука.

Но Лиза едва слушала его. Она думала о Джулиане. Где он сейчас? Она видела, как рано утром он ускакал из замка. Неужели он так презирал ее, что не мог оставаться с ней в собственном доме? Или его искушало ее присутствие, и он так отчаянно старался избегать ее?

— Ты должна гордиться собой, — повторил Роберт.

Лиза выжала из себя улыбку:

— Я полюбила Кастл-Клер, и мне радостно видеть, как восстанавливается его красота.

Роберт пристально взглянул на нее и мягко сказал:

— Джулиан скоро вернется.

Девушка закусила губу. Он прочел ее мысли.

— Он не обращает на меня никакого внимания с тех пор, как мы вернулись с пикника. Не замечает даже перемен в собственном доме, — всхлипнула она.

— Я уверен, что он все замечает, — возразил Роберт. — Тебе пора сделать еще одну попытку, Лиза.

— И что теперь я должна делать? Надеюсь, не…

— На этот раз, когда войдешь в его комнату, надень пеньюар. У меня есть для тебя великолепный пеньюар из Парижа.

Лиза покраснела:

— Я не смогу.

— Сможешь, — сказал Роберт. — Сможешь, и на этот раз, моя красавица, я уверен, ты приручишь этого дикого зверя.

Лиза испугалась. Она знала, что из нее никудышная соблазнительница, но что же делать? Она никогда не была так несчастна. Нельзя жить рядом с мужем, будучи отвергнутой им. Нужно как-то привлечь внимание Джулиана.

Кто-то вошел в зал. Лиза подняла голову. Эдит Таррингтон стояла на пороге. Она, нахмурившись, смотрела на них. В своем костюме для верховой езды Эдит была потрясающе красива.

Роберт не поздоровался с гостьей, но Лиза, радостно улыбаясь, направилась к ней. Она однажды слышала, как служанки сплетничали о ее неразделенной любви к маркизу. Очевидно, она утешала Джулиана после смерти Мелани, когда ей самой было только пятнадцать лет.

— Здравствуйте, Эдит. Как мило с вашей стороны заглянуть к нам! Эдит кивнула ей.

— Вы занялись хорошим делом, Лиза, давно надо было все здесь обновить, — сказала она, оглядывая комнату.

Наконец она обратилась к Роберту:

— Здравствуй, Роберт.

Тот криво усмехнулся.

— Боюсь, Эдит, что Джулиан уже ускакал. Ты опоздала, — сказал он вместо приветствия. Его серые глаза зло сверкнули.

Эдит вертела в руках хлыст.

— Я… я слышала, что в замке делают ремонт, и мне было любопытно взглянуть, — сказала она, но выражение ее лица говорило о том, что она лжет и делает это не слишком умело.

Роберт фыркнул. Хотя Лиза грустила еще больше, чем раньше, она любезно предложила:

— Буду рада показать вам все, Эдит.

Но Роберт решительно встал между ними:

— Разве тебе не нужно пойти на кухню, Лиза? Я хочу прогуляться. Почему бы мне не проводить тебя обратно в Таррингтон-Холл, Эдит?

Эдит побледнела. Роберт крепко сжал ее локоть.

— Идем.

Не дожидаясь ответа, он начал выпроваживать ее из комнаты. Когда они ушли, Лиза поблагодарила провидение за Роберта, настоящего друга и союзника.

— Ты делаешь мне больно! — Эдит вырвала руку. Они стояли возле конюшен. Лошадь Эдит была привязана рядом.

— Извини, — процедил Роберт.

Губы Эдит дрожали, а глаза сверкали.

— Грубиян. Не знаю, почему дамы находят тебя привлекательным. Вести себя совершенно не умеешь.

Роберт сощурился:

— Мне нет дела до того, что ты думаешь обо мне, Эдит.

— Ты это ясно даешь понять. — И она отвернулась.

Он резко повернул ее к себе.

— Но мне надоело, что ты преследуешь моего брата, — прошипел Роберт.

Эдит обомлела. И в ту же секунду ее рука взметнулась вверх. Несмотря на мягкую лайку, пощечина получилась громкой. Они в оцепенении смотрели друг на друга. Эдит сделала шаг назад и прошептала:

— Извини, я…

Но он не дал ей договорить. Выругавшись, Роберт схватил ее за плечи, притянул к себе и прижался к ее губам. Эдит была так потрясена, что не могла пошевелиться.

Раздвинув языком ее губы, он проник в ее рот и, прерывисто дыша, стал целовать грубо и требовательно.

— Может быть, теперь ты перестанешь бегать за моим братом, — усмехнулся он, отпуская ее.

Эдит смотрела на него, кончиками пальцев дотрагиваясь до своих припухших губ.

— Я не бегаю за Джулианом. — Ее голос дрогнул. Гнев Роберта поутих, когда он увидел слезы в ее глазах.

— Эдит, — пробормотал он, — прости меня.

Она повернулась и бросилась к своей лошади. Роберт не шелохнулся. Эдит вскочила в седло и галопом умчалась из замка. Он чертыхнулся.

Вечерело, когда Джулиан вернулся в Кастл-Клер. Оранжево-красное солнце опускалось за зубчатую крышу центральной башни, позади которой блестел темно-синий залив. Сен-Клер въехал во двор. Что-то было не так. Тревога закралась в его сердце.

Через несколько минут он вошел в дом. Холл был пуст и безмолвен. Он угрюмо огляделся по сторонам. Старинный стол был отполирован до блеска, паркетные полы натерты, в них отражалось пламя. Даже стоявшая в углу кольчуга была начищена. По углам уже не висела паутина. Джулиан прошел через холл в ту часть замка, строительство которой началось в шестнадцатом веке и закончилось в начале семнадцатого. Приблизившись к бальному залу, он замедлил шаги. Сен-Клер остановился на пороге, открыв рот от удивления. Господи, зал стал таким, как во времена его детства! Тогда еще отец не запутался в долгах, и у семьи еще были деньги на поддержание замка в порядке. Сердце Джулиана дрогнуло, когда перед его мысленным взором возник образ Лизы, его маленькой жены, которую он отвергал — и так сильно желал. Он уставился на свое отражение в венецианском зеркале над маленьким чиппендейловским[1] столиком на противоположной стороне комнаты и увидел себя в поношенных сапогах и старом костюме для верховой езды посреди роскошного зала. Над его головой висела люстра, сверкая хрустальными подвесками. Каким одиноким и несчастным он показался себе! Его лицо напоминало сейчас скорбную маску.