«Батюшки, да она свихнулась! — обожгла меня догадка. — Оно и понятно, разве ж можно так на живого человека орать!»

Я укоризненно покачала головой, но вслух упрекнуть Александра Михайловича не решилась. «Клавдию подлечим, — решила я, — а собственное здоровье следует поберечь, неизвестно еще, как его децибелы на меня подействуют!» Михалыч удовлетворенно кивнул и велел:

— Продолжай, Афоня!

Я покорно заговорила вновь. Может, с перепугу, а может, по каким-то другим причинам, но я рассказала ему о нелепых попытках Клавки устроить мою личную жизнь, о встрече с Геной в Таганском парке и о том, как мы нашли Павлика в ванной с перерезанным горлом. Про то что Гена оказался Колей и мы с сестрой теперь клиенты оздоровительного центра «Импульс», я отчего-то промолчала.

Сашка внимательно меня выслушал. И что примечательно, ни разу не перебил! Мне это понравилось, и я преданно посмотрела ему в глаза.

— Саша, — робко спросила я его уже в который раз, — теперь ты нас арестуешь?

— Зачем?

— Ну, мы ведь их убили… Вернее, конечно, не мы, но разве это в милиции объяснишь?

— Это только олухи могут повесить на вас двойное убийство! Ты себя в зеркале видела? А теперь скажи, кого, кроме таракана, ты можешь убить?! Чтобы перерезать горло взрослому мужику, знаешь, сколько сил нужно?

На душе стало легко и радостно. Слава богу, нашелся человек, который верит в нашу непри-частность к этим убийствам! Я внимательно присмотрелась к Александру Михайловичу. «Вообще-то, он симпатичный, — подумалось мне. — Даром что мент! Правда, большой уж чересчур… Так ведь это от кормежки зависит. Тем более я и готовить-то не умею. Ой, о чем же я думаю?!»

Сашка сидел, крепко задумавшись. От напряжения у него даже выступили капельки пота на лбу.

«Вон как переживает, бедняжка! — пожалела я Михалыча. — Ладно, пусть ухаживает!»

Однако Сашка ухаживать не спешил. Он с силой потер лицо обеими ладонями и устало произнес:

— Н-да, история некрасивая. И самое неприятное, что, кроме милиции, вас может еще кое-кто разыскивать.

— Кто? — проблеяла я, готовясь потерять сознание.

— А я не знаю! — широко и как-то чересчур оптимистично улыбнулся Александр Михайлович. — Ведь кто-то и за что-то их убил… А тут вы так удачно подвернулись!

Радости его слова мне не прибавили. Я бы предпочла, чтобы меня все оставили в покое и дали возможность вернуться к любимым балбесам и их сочинениям. Я бросила пылкий, полный надежды взгляд на Сашку. Не знаю, как он его истолковал, но, Вместо того чтобы сию секунду броситься совершать подвиги ради меня, бравый мент капризным голосом героя потребовал горячего чая и варенья. Смирившись с судьбой, я поплелась за чаем, твердо пообещав себе никогда не выходить замуж. Только вот ума не приложу, как сообщить об этом Клюквиной и не вызвать упреков в свой адрес.

— Значит, так, — подвел итог Александр, когда слопал все варенье и выпил весь чай. — Сватовство прекратить, из дома выходить только в случае крайней нужды, дверь открывать, предварительно посмотрев в «глазок». А лучше вообще не открывать. Я постараюсь что-нибудь выяснить об этом деле по своим каналам. Завтра в шестнадцать тридцать буду у вас. Все ясно?

Поскольку Клюквина продолжала изображать из себя тихую идиотку и увлеченно ковырялась с веревкой, пришлось мне взять груз ответственности на себя и пообещать Александру Михайловичу в точности следовать инструкциям.

Уже возле двери я застенчиво опустила глаза и полюбопытствовала:

— Саша, а по какому делу ты приходил?

Он смутился:

— Ну… сабантуй в школе был. А тебя не было. Я уж подумал, не случилось ли чего… Вот и решил…

— Сам решил или Нинка, сестрица твоя сердобольная, подсказала? — я подозрительно прищурилась.

Сашка покраснел, но промолчал.

— Понятно, значит, Нинка подсуетилась. Не везет нам с тобой с родственниками, Саня. Не дает им покоя наша холостая жизнь!

— До завтра, — буркнул Александр Михайлович и торопливо шагнул за порог.

Я закрыла за ним дверь и вернулась к Клавке.

Клюквина наконец оставила в покое веревку. Теперь она стояла возле столика и вполне осмысленным взглядом зло взирала на остатки пиршества.

— Твой мент сожрал литровую банку варенья! — поставила меня в известность сестра.

— Чего это он мой? — обиделась я.

— А то чей? Я слышала, как он бубнил в коридоре: ах, я волновался! Не случилось ли что с разлюбезной Афоней! Тьфу, блин!

— А чего ты из себя идиотку строила? — задала я вопрос, который давно вертелся на языке. — Я даже поверила.

— С идиотов спрос меньше. Вон твой умный мент чего удумал: из дома не выходи, дверь никому не открывай, сватовство оставь… Хуже тюрьмы, честное слово!

— Зато на свободе.

— А толку-то?

— Неужто ты собралась дома сидеть? Пусть Сашка себе работает, мы тоже кое-что предпримем. И не говори мне, что подобная мысль не приходила в твою умную голову. Я, к примеру, ни секунды не сомневалась в правильности наших действий. Так что не злись, Клавдия. Сашка вполне может нам помочь, даже не подозревая об этом. А варенье… Что ж, сладкое активизирует умственную деятельность! Главное, чтоб это было нам на пользу.

Клавка с уважением посмотрела на меня. Ей явно пришлись по душе выводы, сделанные из данной ситуации.

— Афоня! — напыщенно произнесла сестра. —

Ты настоящая Клюквина, я тобой горжусь. Дай-ка расцелую!

Мы троекратно облобызались, потом всплакнули неизвестно почему, затем рассмеялись и принялись наводить порядок в комнате.

Уже лежа в кровати и слушая ровное дыхание Клюквиной, я попыталась отбросить эмоции и разобраться в собственных мыслях.

За что могли убить Павла? Чем он занимался? А Николая? Какая-то связь между ними была, это безусловно. Что же их связывало: дружба, общий бизнес, просто приятельские отношения? Верна ли моя догадка о том, что Гена послал вместо себя Николая и убить должны были именно Гену? Опять-таки — за что? Кое-какая информация об этом деле будет уже завтра. А если Александр Михайлович прав, и нас разыскивает не только милиция, а ребята посерьезнее? Милиции что, поискали для виду и забыли. Братки же — это совсем другое дело, они не успокоятся до тех пор, пока нас не найдут. Тогда уже бесполезно требовать адвоката и доказывать, что мы не виноваты и ничего не знаем. Мальчики поверят в это лишь после того, как разрежут нас на десять тысяч маленьких кусочков и каждый кусочек будет молчать, как Герасим… Картинка получалась настолько безрадостной, что я зажмурилась и посоветовала себе не впадать в отчаяние.

«Может, обойдется?» — спросила я сама себя, впроче

«Я знаю, многие, наверное, примут меня за сумасш