Она улыбнулась, но Антуану совсем не понравилась эта натянутая улыбка, которая исказила ее губы, придав лицу еще более грустное выражение.

– Ничего, – прошептала она ветру. – Ничего…

И только когда пришло время сложить чемоданы в багажник, ее настроение, казалось, переменилось к лучшему.

По дороге, пока он вел машину, Мелани сделала несколько телефонных звонков и сидела, напевая старую песню «Bee Gees». Чувство глубокого облегчения вдруг снизошло на Антуана. С Мелани все в порядке. Все будет хорошо, а во внезапной смене настроения виновата головная боль… Просто неприятный момент, который уже прожит, уже забыт.

Проехав Нант, они вскоре остановились выпить кофе и перекусить. Мелани попросила уступить ей место за рулем. Она водила прекрасно. Они поменялись местами. Она выдвинула водительское кресло вперед, пристегнула ремень безопасности, отрегулировала высоту зеркала заднего вида. Такая миниатюрная, с изящными ногами и тонкими руками… И такая хрупкая. Антуан всегда ощущал себя ее защитником. Даже в те времена, когда мать еще была жива. В те мрачные и беспокойные годы, последовавшие за исчезновением Кларисс, Мелани испытывала страх перед темнотой. В спальне всегда оставляли включенным ночник, совсем как для Бонни, маленькой дочери Скарлетт О'Хара. Без конца в доме менялись девушки-няни, но даже самым ласковым не удавалось успокоить девочку, если она просыпалась среди ночи, увидев страшный сон. Он один умел ее успокоить: нежно поглаживал по голове, тихонько напевая колыбельные, которые когда-то пела им Кларисс. Отец в такие моменты к ним приходил редко. Словно не знал, что Мелани часто снятся кошмары, хотя девочка каждую ночь со слезами требовала привести маму. Мелани не понимала, что Кларисс умерла. Она без конца спрашивала: «Где мама?», но никто ей не отвечал – ни Робер, ни Бланш, ни отец, ни Соланж, ни когорта друзей семьи, которые чередой проходили через квартиру на авеню Клебер после смерти Кларисс, оставляя помаду на щеках детей и ероша им волосы. Никто не знал, что сказать маленькой испуганной и растерянной девочке. Антуан в свои десять лет уже интуитивно понимал, что такое смерть. Он знал: их мать никогда не вернется.

Маленькие изящные ручки Мелани на руле. На правой единственное кольцо – простой золотой ободок, который ей немного великоват, некогда принадлежавший Кларисс. Автомобилей на дороге становилось все больше, и это предвещало огромную пробку. Антуану вдруг страстно захотелось закурить.

После долгой паузы Мелани заговорила первой:

– Антуан, мне нужно кое о чем тебе рассказать.

Ее голос прозвучал так тихо, что он повернулся на сиденье, чтобы лучше ее видеть. Она смотрела вперед, на дорогу. Лицо было напряженным, губы сжаты. Снова повисла пауза.

– Ты можешь рассказать мне все, что угодно, – тихо и ласково произнес Антуан. – Не волнуйся.

Он заметил, что костяшки ее пальцев, сжимавших руль, побелели, и ощутил, что его сердце забилось быстрее.

– Я думала об этом весь день, – быстро проговорила Мелани. – Прошлой ночью, в отеле, я все вспомнила. Это касается…

Это случилось так быстро, что Антуан не успел перевести дух. Она повернула голову и посмотрела на него своими темными глазами, в которых читалось волнение. И вдруг ему показалось, что автомобиль тоже поворачивает, уходя вправо. На руле лежали беспомощные руки Мелани. Потом раздался рвущий барабанные перепонки скрип покрышек, резкий вой клаксона шедшей сзади машины и появилось странное, тошнотворное ощущение, которое возникает, когда теряешь равновесие. Антуан увидел, как Мелани взлетает у него над головой. Она Пронзительно закричала, когда их авто перевернулось на бок и подушки безопасности раскрылись, ударив ей в лицо. Крик оборвался, превратившись в приглушенный стон, и затих и скрежете металла и бьющегося стекла. И после этого единственным звуком, который слышал Антуан, было глухое биение собственного сердца.

Антуан, мне нужно кое о чем тебе рассказать. Я думала об этом весь день. Прошлой ночью, в отеле, я все вспомнила. Это касается.…

Доктор ждет, когда же я наконец отвечу на ее вопрос: «Что она вам сказала?» Но я не могу повторить слова, которые Мелани произнесла перед тем, как машина слетела с трассы. Врача это не касается. Я не хочу никому об этом говорить, по крайней мере сейчас. У меня болит голова, а глаза красные, раздраженные и все еще полны слез.

– Можно ее увидеть? – наконец спрашиваю я у доктора Бессон, нарушая повисшую между нами тяжелую тишину. – Я не могу сидеть здесь, мне нужно ее увидеть.

Она качает головой и говорит твердо:

– Вы увидитесь с ней завтра.

Я тупо смотрю на нее.

– Вы хотите сказать, что мы не сможем сейчас уехать?

Теперь очередь доктора смотреть на меня озадаченно.

– Ваша сестра чуть не умерла, вы это понимаете?

Я сглатываю. Я плохо себя чувствую.

– Что?

– Пришлось ее прооперировать. У нее проблемы с селезенкой. И сломано несколько грудных позвонков.

– Что это значит?

– Это значит, что она какое-то время побудет здесь. А когда ее можно будет перемещать, мы на «скорой» отвезем ее в Париж.

– И когда же?

– Наверное, недели через две.

– Но я думал, с ней все хорошо!

– Именно так. Она хорошо себя чувствует. Теперь. Выздоровление займет какое-то время. Вам повезло, что у вас ни царапины, но я все же настаиваю на осмотре. Будьте добры, следуйте за мной.

Пребывая в состоянии оцепенения, я иду за ней в соседний кабинет. Больница кажется пустой, в ней очень тихо, и создается впечатление, что, кроме нас с доктором Бессон, здесь никого нет. Она предлагает мне сесть, поднимает рукав и измеряет давление. За это время события всплывают в моей памяти. Я выбираюсь из машины, лежащей на боку, словно раненое животное. Мелани, скрючившись, застыла в глубине салона слева. Я не вижу ее лица, оно скрыто подушкой безопасности. Я зову сестру, зову по имени, кричу изо всех сил.

Доктор Бессон объявляет, что я в порядке, если не считать слегка повышенного давления.

– Вы можете остаться на ночь в больнице. У нас есть комната для родственников наших пациентов. Медсестра вас проводит.

Поблагодарив ее, я направляюсь в приемную, расположенную у входа. Я знаю, что должен позвонить отцу. Пришло время сообщить ему о случившемся, я и так слишком долго оттягивал этот момент. На часах почти полночь. Я выхожу из больницы, чтобы выкурить сигарету. Передо мной стоят еще два курильщика. Паркинг пуст. Город спит. Над моей головой полосатое темно-синее небо. Сияют звезды. Я сажусь на деревянную скамейку и докуриваю сигарету. Швыряю окурок в темноту и набираю номер дома на авеню Клебер. Мне отвечает автоответчик гнусавым голосом Режин. Я сбрасываю и набираю номер мобильного.