этот миг ухода

Нисколько не испортилась погода.

Ничуть не перестроился пейзаж!

Все было прежним. Лужа на крыльце.

Привычный контур мусорного бака.

И у забора писала собака

С застенчивой улыбкой на лице.

Все так же тупо пялился в окно

Знакомый голубь, важный и жеманный…

И жизнь не перестала быть желанной

От страшного прозренья моего!..

1984

Анонимщикам

Пошла охота, знать, и на меня —

Все чаще анонимки получаю…

Я всем вам, братцы, оптом отвечаю.

Хотя и знаю ваши имена.

Какой опоены вы беленой,

Какой нуждой и страстью вы гонимы.

Сидящие в засаде анонимы.

Стократно рассекреченные мной?..

С какой «великой» целью вы в ладу.

Когда часами спорите в запале.

Попали вы в меня иль не попали

И, если — да, когда ж я упаду?..

Но если даже я и упаду

И расколюсь на ржавые запчасти.

То чье я обеспечу этим счастье

И чью я унесу с собой беду?..

Вот снова пуля срезала листву

И пискнула над ухом, точно зуммер.

А я живу. Хвораю, но не умер.

Чуть реже улыбаюсь, но живу.

Но — чтобы вы утешились вполне

И от трудов чуток передохнули —

Спешу вам доложить, что ваши пули —

От первой до вчерашней — все во мне.

Не то чтоб вы вложили мало сил.

Не то чтоб в ваших пулях мало яда, —

Нет, в этом смысле все идет как надо.

Но есть помеха — мать, жена и сын.

Разбуженные вашею пальбой.

Они стоят бессонно за плечами, —

Три ангела, три страха, три печали.

Готовые закрыть меня собой.

Я по врагам из пушек не луплю,

Не проявляюсь даже в укоризне,

Поскольку берегу остаток жизни

Для них троих, для тех, кого люблю.

И ненависти к вам я не таю, —

Хоть вы о ней изрядно порадели! —

Вы не злодеи, вы — жрецы идеи,

Нисколько не похожей на мою.

А кто из нас был кролик, кто — питон,

Кто жил попыткой веры, кто — тщетою, —

Все выяснится там, за той чертою.

Где все мы, братцы, встретимся потом…

1987

Суета сует

Все куда-то я бегу, —

На душе темно и тошно,

У кого-то я в долгу,

У кого — не помню точно.

Все труднее я дышу.

Но дышу — не умираю.

Все к кому-то я спешу,

А к кому — и сам не знаю.

Ничего, что я один.

Ничего, что я напился.

Где-то я необходим.

Только адрес позабылся.

Ничего, что я, сопя.

Мчусь по замкнутому кругу, —

Я придумал для себя,

Что спешу к больному другу.

Опрокинуться в стогу.

Увидать Кассиопею, —

Вероятно, не смогу,

Вероятно, не успею…

1983

Провинция

Все тот же дождь

По тем же четвергам,

И по ночам —

Разбойная гитара,

И тот же старый сад,

И тот же гам

Из той же школы

Имени Гайдара…

Все так же прост

Чертеж моей души,

Моей тоски.

Моей любви давнишней.

Спасибо той

Бесхитростной глуши.

Меня такой

Любовью одарившей…

Все так же скуп

Рисунок за окном.

Все те же три

Сиреневые ветки.

Бедовый дед

С чумазым пацаном

И скучный муж

Хорошенькой соседки…

1966

Баллада о труде,

или Памяти графомана

Скончался скромный человек

Без имени и отчества.

Клиент прилежнейший аптек

И рыцарь стихотворчества.

Он от своих булыжных строк

Желал добиться легкости.

Была бы смерть задаче впрок —

И он бы тут же лег костьми.

Хоть для камней имел Сизиф

Здоровье не железное.

Он все ж мечтал сложить из них

Большое и полезное.

Он шел на бой, он шел на риск.

Он — с животом надорванным —

Не предъявлял народу иск,

Что не отмечен орденом.

Он свято веровал в добро

И вряд ли бредил славою.

Когда пудовое перо

Водил рукою слабою.

Он все редакции в Москве

Стихами отоваривал,

Он приносил стихи в мешке

И с грохотом вываливал.

Валялись рифмы по столам.

Но с примесью гарнирною —

С гранитной пылью пополам

И с крошкою гранитною.

В тот день, когда его мослы

Отправили на кладбище.

Все редколлегии Москвы

Ходили, лбы разгладивши.

Но труд — хоть был он и не впрок! —

Видать, нуждался в отзвуке, —

И пять его легчайших строк

Витать остались в воздухе…

Поэт был нищ и безымян

И жил, как пес на паперти.

Но пять пылинок, пять семян

Оставил в нашей памяти.

Пусть вентилятор месит пыль,

Пусть трет ее о лопасти —

Была мечта, а стала быль:

Поэт добился легкости!

Истерты в прах сто тысяч тонн

Отменного булыжника.

Но век услышал слабый стон

Бесславного подвижника.