в ударе! Он нормально вальсирует. Даже Андрей нами доволен:

— Молодцы, ребята! Наконец-то между вами разгорелась страсть.

Не, не, какая страсть? О чем он? Просто Артем взялся за ум, чтобы не опозорить отца.

Два часа без перерыва мы танцевали, и Змей даже не вредничал. Потом Андрей ушел, и мы остались одни в большом зале. Чувствую боль в ногах и присаживаюсь на кресло.

— Что, что такое? — спрашивает Артем.

— Кажется, я стёрла ноги в кровь, — снимаю туфлю и вижу… Господи…

— Ты что, ничего не чувствовала? — присвистывает.

Чувствовала только его руки, и его запах, и дыхание. И больше ничего.

— Сиди, сейчас принесу пластырь. Вот дурында.

— Попрошу без оскорблений, — поджимаю губы.

— А как ещё тебя назвать? Отличницей — умри, но сделай?

— Я правда не ощущала боль.

Качает головой и уходит. Возвращается с перекисью и пластырем.

— Лечить тебя буду.

Присаживается на корточки возле моих ног и заливает раны жидкостью.

— Ай, сссххх.

— Больно? — спрашивает участливо.

— Немножко.

Клеит пластырь и натягивает на мои ноги белые спортивные носки.

— Это еще зачем? — удивляюсь.

— Держи голову холодной, а ноги теплыми. Носки новые ни разу ни надёванные. Или ты хочешь туфли обуть?

— О нет. Как же я завтра буду вальсировать с мозолями. Блииин!

Реально расстраиваюсь. Через боль?

— До свадьбы доживет, — говорит шутливо.

— Она завтра.

— Хочешь, скажу отцу, что мы не сможем? Из-за меня.

— Нет, конечно, не хочу. Потерплю, не кисейная барышня. Пластырь наклею и вперед.

— Отчаянная девочка.

— А то. Ладно, поеду домой, — беру свою сумку.

— Стой, не хочешь в нарды поиграть?

— Я не умею, — пожимаю плечами.

— Я научу.

— Как-нибудь потом. Я маме сейчас нужна дома.

Просто не хочу оставаться с ним наедине — вот и всё. Неловко мне, не знаю, о чём с ним беседовать. Могу только огрызаться. А по нормальному не могу. Хотя он местами ведет себя не как козёл, а довольно милый парень, всё равно… Бесит эта двойственность.

— Пойдем, выдам тебе свои кроссы.

— Зачем кроссы?

— В носках поедешь?

— Я же в твоих утону. Размерчик не тот.

— Зато не будут жать.

Открывает шкаф купе в прихожке, и я вижу херову тучу кроссовок.

— Да у тебя тут целый магазин!

Выбирает одну пару и ставит мне под ноги. Влезаю в них и становлюсь похожей на ребенка, влезшего в папину обувь.

Что-то слишком часто я ношу гардероб Змеевского! Скоро целая коллекция соберется.

Шлепаю до машины, кроссовки так и норовят потеряться по дороге. Надо было влезть в свои туфли и не мутить. Зачем я его послушала? Он же надо мной прикалывается просто. Вон, идёт и ржёт, гад.

В машине снимаю кроссы и оставляю их на полу.

— Больше не сделаю в них ни шага, — буркаю недовольно.

— А зря. Тебе очень идут лыжи.

Давай-давай, подкалывай. Будет и на моей стороне праздник.

* * *

Артем

Тот журнальчик, где Элька в школьной форме, я незаметно прибрал к рукам. Свернул в трубочку и засунул в носок, под брюки. Дожился, твою дивизию! Зачем я это сделал лучше не спрашивать. Просто сделал и всё.

Всю дорогу до моего дома он колол мне ногу, как бы попрекая за кражу. Мне всё время хотелось почесаться, и я ёрзал от этого желания.

— Змеевский, тебе задницу подпекает что ли? — спрашивает Элька. — Нечаянно включил подогрев сидения?

— Нет, просто чешется.

Не уточняю, ЧТО именно у меня чешется и конечно она думает, что жопа.

— Фу, — комментирует и отворачивается к окну.

— Можно подумать, что у принцесс никогда не чешется попа! — подтруниваю над ней.

— Да откуда мне знать? Я что, принцесса?

— Нет, но ведёшь себя так, будто — да.

— Не наговаривай, пожалуйста.

Оставляю тачку на улице возле дома, всё равно нужно будет обратно везти принцессу. Она идет к калитке, чуть-чуть прихрамывая. По ходу, туфли ей слегка жмут, ну или не слегка.

Андрюха уже прибыл, настраивает в большом зале музыку. Сам не знаю почему, но сегодня у меня получается вести в танце. Элька в моих руках такая податливая и мягкая, как пластилин. Сжимаю её крепче, ух, так близко она — даже соски касаются моего тела. На каблуках она достаёт мне до подбородка.

— Артем, наконец-то ты понял, что от тебя требуется, — хвалит меня Андрей.

Я сразу понял — уж не дурак. Просто в лом было этим заниматься, а сейчас, так сказать, вошёл во вкус. Приятно мне её держать в руках — с этим не поспоришь.

Если кто-то думает, что вальс с принцессой, мой первый в жизни, тот ошибается. Папенька уже напрягал меня с этим на школьном балу. Это было 5 лет назад, правда, уже успел позабыть, как танцевать, но тело, оказывается, помнит.

— Молодец, Змеевский, делаешь успехи, — саркастично добавляет Элька. Вот бы язычок ей прикусить, слегка так, но чувствительно.

— Можно выпускать меня завтра без проблем? — ухмыляюсь.

— Давай договоримся, что пить ты будешь после вальса, а не до?

— Я вообще не буду. Папуля запретил, — развожу руками.

— Так ты его и послушаешь, — недоверчиво хмыкает. — Все равно же украдкой будешь глотать.

— Откуда ты знаешь?

— Делаю предположение. Так ведут себя алкоголики, пьют, не смотря на запрет.

— Значит, считаешь меня алкоголиком?

— Угу, — кивает.

— Давай поспорим, что без алкоголя я продержусь дольше чем ты.

— Да, пожалуйста, — хмыкает. — Давай. На что?

— На массаж. Эротический.

— Змеевский, иди в задницу! — мгновенно свирепеет.

— Ладно-ладно, шучу, — показываю обезоруженные ладони. — На обычный.

— То есть, если ты проиграешь, ты будешь делать мне массаж? — уточняет девчонка. — Не пойдет.

— Почему?

— Не хочу и всё тут. Ты опять щекотать меня начнешь.

— Да не начну. Всё нормально будет. Даже приятно, расслабишься.

— С тобой расслабишься, ага.

— А ты попробуй. Не будь такой зажатой. Так что, замётано?

— Ладно… Но ты всё равно проиграешь, Змеевский. Это бесполезно.

— Вот и посмотрим, кто из нас алкоголик, Паршина.

Глава 17

Эля

Открываю