Создание испанской заморской империи велось в соответствии с европейскими императивами, прежде всего ради того, чтобы использовать ресурсы Нового Света для смещения баланса сил в Старом Свете. В 1519 году Эрнан Кортес завоевал Мексику и ее запасы серебра для испанской короны.[131] Это завоевание превратило владения Габсбургов в мировую империю, над которой, как выразился поэт Лудовико Ариосто, «никогда не заходит солнце».[132] Новый Свет приобретал все большую значимость в балансе сил, но оставался при этом полностью подчиненным европейским потребностям. Испанская колониальная империя в Новом Свете при Карле почти не развивалась; ее главной задачей считалось поставлять ресурсы для удовлетворения амбициозных планов императора в Европе. Поток драгоценных металлов из Америки (обычно около четверти годового дохода империи) расходовался либо на военные кампании против французов, турок и германских князей, либо на покрытие займов в банкирском доме Фуггера из Аугсбурга (в последнем случае «индийское» золото служило гарантией обязательств императора). К примеру, вывезенные из Перу ценности стоимостью примерно два миллиона эскудо пошли на укрепление императорской власти в Германии и Нидерландах. Путешествия Карла в годы правления отчетливо характеризуют его приоритеты: он семь раз ездил в Италию, четыре раза – во Францию, по два раза был в Англии и Африке и сделал не менее шести длительных остановок в Испании, зато не менее девятнадцати раз посещал Фландрию и Германию (и никогда не бывал в Новом Свете). Карл считал себя наследником Imperium Romana (Римской империи), а не всего обширного пространства, ему принадлежавшего.[133] Коротко говоря, именно Священная Римская империя, а не разраставшаяся испано-американская, определяла императорский статус Карла и его амбициозные устремления.[134]

Борьба королевы Елизаветы на море с Испанией также обосновывалась стремлением англичан играть главную роль на европейской арене. Колониальное равновесие (как и его отсутствие) рассматривалось как часть общего равновесия сил. Английский мореплаватель и авантюрист сэр Уолтер Рэли заметил: «Кто владычествует на море, тот повелевает торговлей; кто повелевает торговлей, тот управляет мировым капиталом и, соответственно, миром в целом». Финансовые возможности Филиппа Испанского как короля Нового Света позволили испанцам упрочить положение страны в Европе. Английский писатель Ричард Хаклюйт в своей работе «Рассуждения о заселении Запада», написанной в 1584 году, отмечал, что, «благодаря своим несметным богатствам», Карл V «отобрал у французского короля Неаполитанское королевство, Миланское герцогство, а также владения в Италии, Пьемонте, Ломбардии и Савойе». Елизавета во второй половине шестнадцатого столетия финансировала экспедиции Фрэнсиса Дрейка не столько для того, чтобы прибавить к своей империи заморские территории, сколько с целью уменьшить финансовые потоки, поступавшие во Фландрию для содержания войск Филиппа. С началом Тридцатилетней войны англичане уверились в том, что на американские золото и серебро Испания финансирует не только собственные кампании в Европе, но и войну императора с германскими князьями-протестантами. Сэр Бенджамин Редьярд в палате общин в 1624 году заявил: «Сама Испания слаба людьми и лишена природных ресурсов», но ее «рудники в Вест-Индии» служат топливом «для чрезмерных амбиций и стремления к универсальной монархии». Другой парламентарий сказал, что наилучшей помощью осажденному Пфальцу будет «нарушить испанское судоходство у их берегов и лишить испанского короля его столовой посуды». Колониальная политика, обеспечение безопасности английских континентальных форпостов и непреложная безопасность самого королевства стали основными аспектами стратегии англичан в последующие примерно полтора века.[135]

Колонизация Нового Света сопровождалась религиозными и политическими неурядицами, «унаследованными» от Европы.[136] Пуритане, покинувшие Англию в двадцатых годах семнадцатого столетия и благополучно достигшие Массачусетса, не окончательно повернулись спинами к Старому Свету – совсем наоборот. Отчаявшись обрести благоденствие в Англии, а затем все сильнее разочаровываясь в Голландии, они сочли Америку местом, где можно подготовиться и взять верх над «антихристом» в лице европейских Габсбургов. Пуритане молились за реформы в Англии, за улучшение «жалкого состояния германских церквей» и за победу протестантизма. Английский колониальный деятель Джон Уинтроп в 1621 году (до отплытия в Новый Свет) с прискорбием отзывался «о дурных вестях из Богемии». Колонисты внимательно следили за новостями из Женевы, Лейдена, Гейдельберга и Страсбура, равно как и из Англии. Они переживали за судьбу Пфальца и радовались успехам шведского короля Густава Адольфа. Некоторые из них – к примеру, сын губернатора Уинтропа Стивен – вернулись в Англию, чтобы принять участие в гражданской войне на стороне парламента. Но на практике их поддержка мало что значила.[137] Джон Уинтроп говорил пуританам, что их убеждения должны казаться «сияющим городом, стоящим на верху горы, на который устремлены глаза всех людей». Здесь прославлялась не обособленность колонистов, а их причастность христианскому миру и обязательства, проистекающие из этой причастности. Пуритане старались спасти Европу от скверны своим примером и своими усилиями. Американские колонисты, сторонники парламента в Англии и европейские протестанты были связаны вместе «общностью судьбы».[138]