– Если сварить яйцо… – начал Фергюс. Он всегда говорил тихо, почти шепотом, – то никаким способом его уже не сделать опять сырым. Нельзя вернуть в исходное состояние оплодотворенную сперматозоидом яйцеклетку. Вот линейность, но это пример скорее из области химии, а не физики.

Фергюс говорил спокойно, но вместе с тем убедительно, как человек, которому судьба не раз подставляла подножку, но который еще не устал жить и был по-прежнему полон энергии.

– Сьюзен, я просто хочу, чтобы читатели представили, что время – это вода. Оно может быть жидким и текучим, но также может быть твердым, как лед, и трехмерным. Это зависит от того, как мы воспринимаем его в каждый конкретный момент. Время и линейно, и статично. Это как в уравнении Шредингера – волна и частица…

Сьюзен перебила его:

– Фергюс, неужели ты рассчитываешь, что тебе удастся довести свою мысль до простого читателя, если даже я – а я немного разбираюсь в физике – не понимаю твоей аргументации?

Предыдущие две недели Сьюзен не расставалась с рукописью Фергюса. Несмотря на то что она отчаянно переживала за Джона, который никак не мог найти новых инвесторов для «Диджитрака», она изо всех сил постаралась сосредоточиться на работе. Ее внутреннее чутье говорило ей, что рукопись в том виде, как она есть, не годится.

Она отхлебнула кофе из желтой чашки, пару лет назад подаренной ей Джоном на день рождения. На боку чашки жирными черными буквами было написано: «Вам не узнать, о чем я думаю».

– Фергюс, когда Эйнштейн опубликовал свою теорию относительности, во всем мире только пять человек смогли понять ее.

Доктор Фергюс Донлеви, профессор университетского колледжа в Лондоне, улыбнулся:

– Я слышал, что их было шесть.

– Мы же хотим, чтобы эта книга продавалась лучше, чем «Краткая история времени», и единственный способ этого достичь – сделать так, чтобы люди хоть что-нибудь в ней поняли. Я ничего не имею против твоих идей – просто ты слишком сложно их излагаешь.

Фергюс задумчиво посмотрел на Сьюзен:

– Тебя беспокоит семнадцатая глава?

Сьюзен искренне полагала, что эта книга может стать международным бестселлером. Фергюс Донлеви был авторитетным ученым, а книга обещала быть содержательной. По крайней мере, такие выводы можно было сделать после прочтения шестистраничного синопсиса. А теперь на ее столе лежала стопка из тысячи ста страниц практически нечитабельного текста. Фергюсу придется бросить все, чем он собрался заниматься следующие полгода, и переписать его. К этой мысли Сьюзен и пыталась тактично подвести Фергюса, старалась заставить его самого осознать необходимость переработки рукописи, но пока это не очень у нее получалось.

Она несла немалую долю ответственности за эту книгу: это она предложила Фергюсу написать ее, а затем убедила начальство заключить с Фергюсом контракт и вызвалась редактировать ее. Идея, заложенная в основу книги, была замечательная: Фергюс утверждал, что при помощи физики можно доказать существование Бога – или, по крайней мере, высшего разума в любой его ипостаси – и что Вселенная была создана именно таким существом высшего порядка.

В книге Фергюс развенчивал теорию Большого взрыва, показывал неспособность теории Дарвина объяснить существование человека, научно обосновывал осуществимость передвижения со скоростью большей, чем скорость света, приводил веские доказательства тому, что человечество зародилось не на Земле – что первые люди прибыли на нашу планету из космоса.

Сьюзен подумала о Джоне. У него сегодня еще одна встреча в еще одном банке, рекомендованном Арчи Уорреном. Потом он встретится с Арчи. Джон подумывал о том, чтобы собрать консорциум спонсоров, включив в него людей, уже вложивших деньги в «Диджитрак», таких как гинеколог Харви Эдисон, который исполнял роль ведущего в их лучшей серии программ. Но пока дело двигалось вяло.

Камнем преткновения был судебный иск. Джон уже получил исковое заявление от Зака Данцигера, и в нем не было ничего утешительного. Он держался молодцом, но Сьюзен знала, что шансов у него все меньше и меньше. И ко всему прочему, в «Магеллан Лоури» тоже было не все ладно: в издательстве усилилось беспокойство по поводу надвигающегося слияния.

На завтра Арчи пригласил их с Джоном в Аскот, и она ждала этой поездки, видя в ней краткую передышку в череде наполненных треволнениями дней. Арчи ездил на Королевский Аскот[3] каждый год, снимал целую ложу и всегда привозил с собой компанию, состоящую из влиятельных людей. Возможно, Джон найдет там кого-нибудь, кто вложил бы деньги в его бизнес, но вероятнее всего, что он только проиграет несколько сотен фунтов на тотализаторе.

По крайней мере, в обществе Арчи всегда весело. Он нравился Сьюзен – он умел ее рассмешить.

Сегодня вечером тоже что-нибудь могло получиться, так как они с Джоном были приглашены на банкет в Гилдхолле[4]. Как получилось, что их пригласили туда, ни Сьюзен, ни Джон не знали. Открытка пришла всего неделю назад, будто о них вспомнили в самый последний момент. Сьюзен полагала, что это связано с книгой об истории Востока, которую она редактировала, но точно ничего не было известно.

Подпись под приглашением вызывала уважение: мистер и миссис Уолтер Томас Кармайкл. Уолтер Томас Кармайкл считался одним из самых богатых людей Америки. Он имел репутацию филантропа и покровителя всяческих искусств. Поначалу Джон не слишком обрадовался приглашению, но Сьюзен убедила его поехать, указав на то, что на таких банкетах обыкновенно бывает очень много богатых людей и не исключено, что кто-нибудь из них согласится помочь ему.

Сьюзен предложила Фергюсу вместе пообедать – она подумала, что вне стен издательства ей будет проще дать понять ему о необходимости переписать книгу, а он легче это воспримет. Они сидели за столиком в большом ресторане на верхнем этаже Ковент-Гардена, ели копченого тунца, пили «Сансер» и говорили обо всем на свете, кроме книги. Фергюс рассказал Сьюзен, что с сентября этого года его дочь – он был один раз женат и развелся много лет назад – будет учиться на психолога в Герцогском университете в Северной Каролине.

– Теперь, когда вы переехали в большой дом, вы собираетесь завести ребенка? – спросил он.

– Нет. – Сьюзен видела, что Фергюс подумал, что задел своим вопросом за живое, и сказала, чтобы сгладить неловкость: – Мы Джоном решили не иметь детей. Разве я не говорила тебе этого?

Фергюс отрезал от тунца ломтик, обмакнул его в подливку, но есть не спешил. Вместо этого он проворчал что-то нечленораздельное, что можно было воспринять и как осуждение, и как одобрение. Его лицо посуровело, но голос был по-прежнему тихим и спокойным.