— Боже, храни его величество!

— Да здравствует король!

Карл ехал медленно, улыбался, приветствуя их поднятой рукой. Высокий, более шести футов ростом, крепкий и сильный, он отличался хорошим телосложением и прекрасно смотрелся верхом на коне. Соединив в себе черты многих национальностей, Карл больше походил на отпрыска Бурбонов или Медичи, нежели на Стюартов: смуглая кожа, черные глаза, черные блестящие волосы, ниспадавшие крупными кольцами на плечи. Когда Карл улыбался, под ниточкой усов обнажались красивые белые зубы. Черты лица выдавали практичный и циничный ум, но несмотря на это, он обладал обаянием, действовавшим на людей и согревавшим их сердца.

Они полюбили его с первого взгляда.

По обе стороны от него скакали два его младших брата. Джеймс, герцог Йоркский, тоже высокий, атлетически сложенный, но со светлыми волосами и голубыми глазами, больше других напоминавший покойного отца. Он был моложе короля на три года. Однако этот красивый мужчина, с густыми темными бровями, немного раздвоенным подбородком и упрямой линией рта, не обладал обаянием старшего брата. Люди были сдержанны в своих мнениях по поводу герцога, его холодность и заносчивость обижала их. А Генри, герцог Глостерский, живой и радостный юноша двадцати лет от роду, казался влюбленным во всю вселенную и не сомневался, что мир отвечал ему взаимностью.

Только поздно вечером закончились праздничные церемонии, и король отправился в свои апартаменты в Уайтхолле, совершенно измученный, но счастливый. Он вошел в спальню, еще в великолепных одеждах, держа в руках черно-коричневого спаниеля с хвостом, походившим на сливу, длинными ушами и недовольной физиономией сердитой старой леди. Под ногами у него возилось еще с полдюжины собак, которые визгливо потявкивали. Но тут неожиданно раздался резкий скрежет, и собаки испуганно замерли, подняв глаза вверх. Там, на кольце, ввернутом в потолок, раскачивался большой зеленый попугай, который, склонив голову набок, пронзительно кричал:

— Чертовы собаки! Они снова явились!

Распознав старого врага, спаниели быстро пришли в себя и, сбившись в стаю, начали подпрыгивать и лаять, а попугай посылал им сверху проклятия. Карл и сопровождавшая его свита со смехом наблюдали эту сцену, но потом король устало махнул рукой, и собак увели в другую комнату.

Один из придворных зажал пальцами уши и энергично потряс головой:

— Боже! Клянусь, ничего подобного я никогда не слышал. Если завтра в Лондоне сыщется человек, способный говорить, то это предатель и его следует повесить.

Карл улыбнулся:

— Честно говоря, джентльмены, я виноват больше всех, что так долго пребывал за границей. За эти четыре дня я не встретил человека, который не сказал бы мне, что всегда желал моего возвращения.

Окружающие засмеялись. Теперь они снова были дома, снова хозяева, а не надоедливые нищие, слонявшиеся из страны в страну, теперь они смеялись с легким сердцем. Прошедшие годы начали уже покрываться патиной, ведь они знали, что у этой истории счастливый конец, поэтому можно относиться к ней, как к романтическому приключению.

Карл, которому помогали раздеваться, повернулся и тихо спросил:

— Она пришла, Проджерс?

— Ожидает внизу, сир.

— Хорошо.

Эдвард Проджерс служил пажом тайного хода его величества. Он вел частные сделки, передавал деньги, разбирал тайную корреспонденцию и был сводником у короля. Его положение при дворе считалось весьма престижным и требовало немало энергии.

Наконец придворные гуськом вышли и оставили Карла в покое. Он лениво помахал им рукой. Проджерс тоже вышел через другую дверь. Карл в высоких сапогах для верховой езды, в бриджах до колен и в белой сорочке с длинными рукавами подошел к открытому окну, нетерпеливо щелкнул пальцами. Он ждал. Ночной воздух был полон свежести и прохлады, внизу текла река, несколько небольших барж замерло на якоре. Фонари на баржах, отражаясь в воде, трепетали, как мотыльки над костром. Дворец стоял на излучине Темзы, и бесчисленные костры в городе создавали отсвет в ночном небе. Вспыхивали желтые огни праздничных фейерверков, а когда ракеты падали в воду, раздавалось шипение. Снова и снова грохотали выстрелы из пушек, слышался звон колоколов.

Несколько минут Карл печально и задумчиво смотрел в окно. Он казался усталым и разочарованным, совсем не похожим на короля, который с триумфом вернулся к своему народу. За его спиной раздался скрип открываемой двери, он резко обернулся на каблуках, и его лицо осветилось восхищением.

— Барбара!

— Ваше величество!

Она склонила голову, сделала низкий реверанс, и Проджерс, пятясь, тихо вышел из комнаты.

Она на несколько дюймов была ниже Карла, но достаточно высокой, чтобы выглядеть импозантной. Фигура Барбары с большим бюстом, узкой талией, предполагающей роскошные бедра, была великолепной. Ноги скрывала широкая атласная юбка. Поверх платья на ней превосходно смотрелась фиолетовая бархатная накидка с воротом из черной лисицы, а в руках она держала большую муфту из такого же меха, муфту украшали многочисленные аметисты. Темно-рыжие волосы оттеняли чистое белое лицо, и цвет накидки, отражаясь в ее голубых глазах, придавал им фиолетовый оттенок. Красота Барбары казалась вызывающей, почти агрессивной, в ней жила чувственность и необузданная страсть.

Карл сразу же подошел к ней, обнял и поцеловал в губы. Когда он отпустил ее, Барбара откинула муфту, сбросила накидку, прекрасно понимая, что он наблюдает за ней. Она протянула к нему руки, и Карл жадно схватил их, прижимая к себе.

— О, это было чудесно! Как они любят вас! Он улыбнулся и слегка пожал плечами:

— Они любили бы всякого, кто предложил бы им избавление от армии.

Барбара освободилась от его объятий, подошла к окну, откровенно кокетничая.

— Вы помните, сир, — тихо спросила она, — как вы сказали, что будете любить меня, пока не вернете себе королевство?

— Я думал тогда, что так будет тянуться вечно, — улыбнулся он.

Он подошел к ней сзади, обнял за грудь, прикоснулся губами к ее затылку. Голос Карла был глухим и низким, лицо выражало требовательное нетерпение. Барбара крепко ухватилась за подоконник; она откинула голову назад, но глаза не отрываясь глядели в ночное небо.

— Ну, так как — вечно?

— Ну конечно, Барбара. И я тоже останусь здесь навсегда. Пусть будет что будет, но одно я знаю — я никогда больше не отправлюсь странствовать.

Он неожиданно взял ее одной рукой под колени и поднял.

— Что думает месье по поводу вашего отсутствия? — «Месье» они называли ее мужа.

Она прикоснулась поцелуем к его гладко выбритой щеке.

— Я сказала ему, что переночую у моей тети, но думаю, он догадывается, что я здесь, — презрительная гримаса исказила ее лицо. — Роджер — дурак!