нелюди… не так уж мы и различны.

- Внук мой тоже оказался горд. И сказал, что если так, то не нужны ему ни отец, ни род, ни само священное древо. И ушел, не взяв с собой ничего.

Дети.

Повзрослевшие телом, но не разумом. Или это я такая, слишком вдруг уж взрослая, понимающая, что в мире большом одной любви, чтобы выжить, не хватит?

- Они были детьми, - повторила Мёдб. – Я пыталась сказать это сыну, но, боюсь, сделала лишь хуже. Он обвинил во всем меня. Сказал, что это я в своем неуемном любопытстве открыла мальчику путь к людям. Будто он когда-то был заперт или запрещен.

Это уже прозвучало раздраженно.

И я почти увидела, как нервно дернулся кошачий хвост.

- Тогда и я, оскорбившись, ушла, решив, что время и тишина остудят гнев моего сына, а в сердце его проснется любовь. Да и… его жена не оставила бы свое дитя без помощи. Но нужно было время.

А времени не было?

- Они остались у моей подруги.

Странно, что Мёдб избегает называть имя этой женщины.

- Она приняла детей в доме своем. И не потребовала платы. И сказала, что так правильно, а я… я тогда не слишком поняла. Я и теперь многого не понимаю в том, что делают люди. Но рада была. Еще она сказала, что мир вовне велик и сложен, и что они не готовы ко встрече с этим миром. Тогда мне показалось, что все… если не наладилось, то почти.

На кончики пальцев её опустилась еще одна бабочка, на сей раз огромная, с черно-желтым узором на крыльях. Бабочка шевелила ногами, тонкими усиками и переползала с пальца на палец. Мёдб следила за ней, застыв.

- Его убили? – нарушила я тишину. – Моего отца?

А ведь все равно, кто-то бы да должен был заметить во мне иную кровь.

- Да, - Мёдб вздрогнула, и бабочка, сорвавшись с пальцев, улетела. Она затрясла крыльями, роняя хлопья чешуек, а потом вовсе сгинула в высоких травах. – Это случилось осенью, поздней, вскоре после ночи больших костров…

Она прикрыла глаза.

- Они жили. Хорошо. Я заглядывала… порой. Когда внук уходил… он слышал лес. И приносил травы. Моя подруга помогала продавать их. Оказалось, что этого довольно, чтобы жить. Они купили животных. Корову… молоко сладкое, - разноцветные глаза чуть прищурились. – Мне нравилось. Мы подружились с той девочкой. Она угощала меня молоком, и я даже подумывала показаться. Теперь мне кажется, что она знала, кто я… какой крови… но молчала. Внук мой был упрям. Как и его отец. Он даже свою мать в дом не пустил, что уж обо мне говорить. Но я помогала, как умела. Я запретила крысам и мышам тревожить этот дом. Я отвела пути хорьков и лис, когда они привезли кур. Я даже сумела сделать так, чтобы странные эти птицы не болели.

Наверное, это было много.

Но…

- И я почуяла, когда свет её души словно бы погас. Тогда и поняла, что случилось-таки невозможное. Масло и кровь смешались.

В одном ребенке?

Во мне?

Я подняла руку. Обыкновенная. Левая, впрочем, тоже. Кожа вон обветрилась и даже жесткая местами. Мелкие царапинки. И ногти пора бы постричь, не говоря уже о маникюре.

- Скажу честно, я не думала, что сие возможно.

- А о чем думали? О том, что избранница вашего внука состарится, умрет, а он вернется к корням священного древа? – раздраженно произнес Лют.

- Людям отмерян малый срок, - Мёдб нисколько не смутилась. – И да, я и сыну так сказала. Зачем убивать первую любовь, если можно просто подождать, когда она умрет сама?

Жутко звучало.

Честно.

И теперь уже я понимала, что все-таки мы разные. Или… нет?

- Но дитя… дитя, в котором соединились несоединимые силы…

Получилось на диво обыкновенным.

Даже обидно.

- Он тоже понял. И обрадовался, мой мальчик.

А она? Мёдб?

Хотя… чего это я. С чего бы ей радоваться, если мое появление однозначно рушило такой замечательный план? Или… не рушило? В конце концов, мама действительно умерла бы раньше отца. А я… меня можно было бы оставить жить среди людей.

- Но свет её становился глуше. День ото дня. Ты забирала его.

- Полегче, - произнес Лют.

- Я не желаю обидеть, тот, чье место в ночи, - Мёдб отвернулась. – Я лишь говорю, что есть. Две силы сошлись в одном теле. И усмирили друг друга. Свет души её матери погасил кипящую кровь Дану. Но и сам был почти истрачен. Только для них это не имело значения. Глупые счастливые дети…

- Как его убили? – задаю я вопрос, правда, не уверена, что так уж желаю знать ответ.

Глава 7

Глава 7

- Вороны рассказали… вороны – мудрые птицы. Но характер у них скверный. Не хотят служить. Приходится договариваться, обещать… но тогда меня нашли вороны. И сказали, что он лежит у старого дуба. Я и сама ощутила, что оборвалась нить, что кто-то ушел. Нас мало. И все мы – дети Дану, слышим друг друга… и тогда горе мое было велико.

Я представляю.

Или… нет, не представляю.

Боюсь даже представить. И не хочу. Потому что… потому что плакать здесь – не время. Не место.

- Но первыми его нашли люди. Они и принесли тело в дом моей подруги. А она позвала того человека, который служит хозяину всех земель людских и носит знак его.

Участкового, надо полагать.

- Он сказал, что моего внука застрелили охотники. В лесу… здесь много охотников было.

Белые пальцы сжимаются в кулак.

И раскрываются.

- В его груди зияли раны. Такие бывают от вашего оружия. Если стрелять в упор…

- Вы не обращались в… - начал было Лют.

Но Мёдб взмахнула когтистой рукой, обрывая слова.

- Это не вернуло бы нам сына. Заяви мы протест, началось бы дознание. Император вынужден был бы прислать сюда своих людей. Они бы стали задавать вопросы… зачем? Мы и так знали, кто это сделал.

В её глазах сгустилась ненависть.

- Тот человек, в крови которого горела та же сила, что и у твоей матери. Тот человек, который приходил к дому нашей подруги и проклинал её. И не только её. Тот человек, чья ненависть была сильнее разума. Он как-то сумел дотянуться до моего внука. Я много