мог не без основания бояться, что по примеру Норка начнут действовать самостоятельно, не дожидаясь королевского одобрения и разрешения, и другие лица, а то и целые труппы прусского общества. И он не ошибся в своих опасениях: вслед за Йорком против Наполеона восстало почти все население Восточной Пруссии. Организатором народного восстания здесь явился старый реформатор Штейн. Он приехал в Пруссию как комиссар Александра и опирался на полномочия, полученные из рук русского императора; но он действовал теперь как вождь немецкого народа, и население Пруссии признало за ним право на эту роль, горячо откликнувшись на его призывы. Без королевского разрешения Штейн созвал областные штаты Восточной Пруссии, издал воззвание ко всему немецкому народу и привел всю Пруссию в волнение. Созванные им восточно-прусские штаты призвали к оружию (опять-таки без королевского согласия) наскоро обученное Шарнгорстом местное ополчение, и благодаря этому в руках у пруссаков оказалось сразу около 60 тысяч войска; условия Тильзитского мира оказались теперь нарушенными, и было положено начало всеобщему национальному вооружению. В других местах Пруссии стали собираться такие же ополченские войска, и численность прусской армии все более увеличивалась. Но король все-таки медлил принять над нею командование. Сначала он даже отменил все меры, принятые Штейном в Восточной Пруссии; его робость перед Наполеоном была все-таки еще очень велика, и он находил безопасным для себя вести двойную игру, отрекаясь в угоду Наполеону и из боязни внутренних осложнений от всякой солидарности с народным движением, и в то же время под шумок вступая в переговоры с Александром и давая ему понять, что враждебная позиция по отношению к России является вынужденной и что он ждет только прихода русских войск на Одер, чтобы вступить с ними в союз. Такая двойная игра не могла долго продолжаться. В самой стране поднималось раздражение против нерешительности короля. Один современный наблюдатель писал тогда: «Если король будет еще колебаться, я считаю революцию неизбежной». Но и при таких условиях потребовался прямой обман для того, чтобы заставить короля прекратить игру. Князь Гарденберг, который продолжал стоять во главе правительства, уверил короля, что генерал Ожеро, начальник французского гарнизона в Берлине, собирается арестовать его. Король поверил, покинул Берлин и переехал в Бреславль. Сюда к нему стеклись наиболее пылкие сторонники прусской независимости, и здесь он стал действовать более решительно. Он простил генерала Иорка, возвратил ему командование армией и издал указ, которым для привилегированных сословий на военное время отменялись всякие льготы. Нужно прибавить, что они никогда уже не восстанавливались, и уже через полтора года после этого (указом от 3 сентября 1814 г.) в Пруссии была введена всеобщая воинская повинность. Штейн снова был приближен ко двору, и, наконец, 26 февраля 1813 г. в Калише было подписано соглашение, по которому обе державы обязывались не складывать оружия до тех пор, пока Пруссия не будет восстановлена в своем прежнем (т. е. до войны 1806 г.) статистическом и географическом объеме. Теперь уже формально началась война против Наполеона.

Исход войны известен. Скоро к России и Пруссии примкнула Австрия; Наполеон был разбит под Лейпцигом; в декабре 1813 г. он вынужден был перейти через Рейн и уже в апреле 1814 г. подписал отречение от престола. Нуждаясь в народном сочувствии для борьбы с Наполеоном, король не скупился на обещания и уже в самом начале войны (в манифесте от 17 марта 1813 г.) он обещал свободу и права всем сословиям и «право голоса во внутренних делах государства». В это время все почувствовали силу народного движения и не могли не проникнуться невольным уважением к народу. В Берлин посыпались адреса, в которых составители высказывались за необходимость введения конституции, на том же настаивала и почти вся печать. Голоса в пользу конституции раздавались и в правительственных верхах: Гарденберг, несмотря на неудачный опыт двух созванных им парламентов, довольно решительно поддерживал конституционную партию: генерал Гнейзенау писал в это время, что только хорошая конституция может привязать к Пруссии вновь приобретенные земли. Король, казалось, готов был уступить: в обращениях к населению отдельных провинций он несколько раз давал обещания, правда, не особенно определенные, созвать народных представителей; наконец, в указе от 22 мая 1815 г. он высказался уже более определенно о своем намерении дать Пруссии народное представительство с законодательными правами. Но исполнить это обещание король не спешил; оно дано было под давлением обстоятельств, под влиянием сознания, что своим спасением Пруссия и династия были обязаны только народному движению. Но после 1815 г. волна народного воодушевления стала быстро спадать. Прусские горожане и прусское крестьянство были способны только на минутный подъем, но для длительного отстаивания своих прав у них не хватало ни сил, ни выдержки; дворянство, удовлетворенное условиями, в которых протекало освобождение крестьян, снова выступило в своей прежней роли верной опоры трона. При таких условиях король нашел возможным отречься от обещания дать Пруссии общенациональное представительство. Единственной уступкой, которую он согласился сделать либеральной партии, было введение государственного совета (1817 г.), в котором должны были обсуждаться различного рода законодательные предложения до окончательного одобрения их королем. Государственный совет должен был ограничить влияние на управление и законодательство негласных советников короля, но его бюрократический состав и бюрократические привычки мешали ему взять на себя инициативу хоть сколько-нибудь серьезных реформ. В Пруссии наступила пора реакции. Министр внутренних дел Шукман, святоша, проникнутый идеями христианского государства, стал удалять со службы всех чиновников нехристианских вероисповеданий; министр полиции князь Виттгенштейн возобновил вскрытие частной переписки; в 1817 г. прусские реакционеры, вдохновляемые герцогом Мекленбургским, сделали даже попытку добиться отмены всеобщей воинской повинности, в которой они видели опаснейшее порождение революционного духа; скоро они пошли еще дальше и стали добиваться отмены недавно введенного деления министерств по роду дел и замены его делением по провинциям. Конечно, эти попытки были заранее обречены на неудачу, но, как показатель настроения самых влиятельных кругов прусского общества, они очень характерны. Чтобы придать благовидный характер своему отречению от конституционных обещаний, Фридрих Вильгельм III в 1823 г., как будто во исполнение этого обещания, согласился на введение провинциального представительства с совещательным правом голоса. В восьми прусских провинциях были введены областные штаты, но они получили крайне ограниченные права и могли совещаться только по вопросам местных дел; их мнения представлялись королю лишь в том случае, если все восемь штатов были согласны между собой; при этом представители дворянства имели в них решительный перевес над горожанами и крестьянами (представителей от дворян было 278, от городов — 182 и от крестьян — 124). Если они сыграли какую-нибудь роль в общественной жизни Пруссии, то только в укреплении в ней положения дворянства.