Я выдохнул и быстро произнёс:

– Позавчера я сказал отцу, что ты согласился быть моим наставником в Академии Святых и Великих.

Он задумчиво посмотрел на занятых делом работников, затем на меня. Казалось, теперь он воспринял мои слова всерьез.

– Удивительно, – выдохнул Люмьер и торопливо взглянул на наручные часы. – Сейчас девять утра. Ты ещё не сказал Гедеону?

– Нет…

Он хмыкнул.

– Так вот почему мы живы, верно? Он просто ещё не в курсе, – словно самому себе произнёс Люмьер. – Гедеон нас убьёт.

– Не думаю, что это произойдёт, – нерешительно возразил я.

Мне абсолютно не нравилось, куда вёл наш разговор. Я рассчитывал поговорить о чём угодно, но не о старшем брате. Не о неродном старшем брате.

– Уверяю, когда он узнает, наши тела по частям будут захоронены в разных уголках Запретных земель.

– Но он не хочет быть моим наставником, – твёрдо сказал я.

– Бьюсь об заклад, что ты его не спрашивал.

– О чём?

– О том, хочет ли он стать твоим наставником.

– Да он меня на дух не переносит. – Я поёжился и уставился на свои ботинки.

– Вы вообще разговариваете? Ну, знаешь, через рот, словами. – В голосе Люмьера послышались язвительные нотки.

– Нет. – Это было единственное, что я мог уверенно сказать, когда дело доходило до Гедеона.

– Советую. Хороший способ узнать человека поближе. Просто десять из десяти. Лучше, чем обходить стороной и домысливать за других.

– Скажи это Гедеону.

– Каждый день говорю, но, видимо, упёртость у вас в крови.

– Ты же знаешь, мы не родные… – нахмурился я.

– Это не отменяет того факта, что он заботится о тебе. Думаю, он планировал стать твоим наставником.

Я продолжал недовольно сверлить Люмьера взглядом.

– Да, забота у него своеобразная, – чуть помедлив, согласился он.

– Я знаю, что это прозвучит внезапно, но ты, – я голосом выделил местоимение, – можешь стать моим наставником?

– И тем самым подписать себе смертный приговор? – хохотнул Люмьер.

– Это значит нет? – Тут я окончательно сник.

– Я не отказал тебе. Просто пытаюсь просчитать все пути отхода. Знаешь, до этого дня я был уверен, что Гедеон будет твоим наставником. Да он скорее мне голову отгрызёт, чем позволит нам общаться. Гедеон уверен, что я на тебя плохо влияю.

– Но это не так, – удивился я.

– Просто я ещё не влиял. – Люмьер мягко улыбнулся и добавил: – У меня не самая хорошая репутация. По мнению Гедеона, с тобой может общаться только… кхм, – он задумался и игриво закончил: – Никто?

– Ха-ха, – по слогам хмуро бросил я.

– Он тот ещё собственник.

– Знаешь, а мне всё равно. Он мне не брат, – внезапно повысил голос я, о чём тут же пожалел.

Люмьер хмыкнул, но ничего не ответил. Мы ещё посидели в тишине; он вальяжно прислонился к спинке скамьи, рассматривая раскинувшуюся вдалеке поляну, а я в очередной раз поймал взглядом полукровок.

– Если бы не произошёл этот переворот, то всё было бы по-другому, – задумавшись, проговорил Люмьер.

Я молчал.

– Твой брат, Паскаль Бёрко, мог быть первым наследником, стать императором, – размышлял он вслух. – Гедеон, я, Оскар и Бернард должны были войти в круг ваших приближённых. И если бы каждый из нас пошёл по стопам отцов… Если бы мой отец был жив.

Он затих, и тогда я нерешительно проговорил:

– Мне жаль.

Внезапно Люмьер расхохотался. От испуга я вздрогнул и удивлённо уставился на него.

– Представь, если бы Оскар стал министром торговли! – Сквозь смех Люмьер продолжил: – Господи, да Вотермил разворует всё, что можно и нельзя продать. – Он положил ладонь мне на плечо и заговорил проникновенным голосом, но в глазах у него прыгали чертенята. – Не подпускай Оскара к себе. Этот идиот не заслуживает даже твоего приветствия.

– Ты его прямо не перевариваешь.

– Мы с детства не ладим.

– Почему?

– Как-нибудь в другой раз расскажу. – Люмьер выдохнул и поднялся. – В детстве я дал клятву отцу, что буду оберегать Киллиана Париса Бёрко. Это была не настоящая клятва, я просто учил её, чтобы в одиннадцать лет после церемонии огня не перепутать слова на посвящении. Если наследник семьи Бёрко нуждается во мне, то я не смею ему отказать. – Он тепло улыбнулся. – Именно для этого меня и отправили в Пажеский корпус – учиться военному делу.

– Но ты перевёлся в Академию Святых и Великих…

– Не будем вдаваться в детали. – Люмьер подмигнул мне. – Фактически меня отстранили от учёбы.

– Почему?

– Было слишком много идиотов, поносивших императорскую семью. Они не хотели отстаивать свою позицию на дуэли.

Да, Люмьер Уолдин точно фанатик. Мои опасения оправдались. Не знаю, хорошо это или нет, но сейчас он был согласен стать моим наставником, а это единственное, что мне было нужно.

– Спасибо.

– Поблагодаришь после того, как об этом узнает Гедеон… – сказал Люмьер, а затем добавил: – Если мы останемся живы.

– Что он, по-твоему, может сделать?

– С его богатой фантазией? – присвистнул Уолдин. – Боюсь представить. Например, подставить, и мистеру Бруму придётся выгнать меня из Академии.

– Это как-то чересчур.

Мы медленно направились в сторону выхода из парка.

– Я рад, что ты ещё не сталкивался с этой его стороной. Когда Гедеон чего-то хочет, он этого добивается. А если не добивается, то не больно-то и хотел.

– У меня чувство, что мы с тобой о разных людях говорим.

– Но я, в отличие от тебя, с ним хотя бы говорю, – подколол Люмьер. – В детстве он был хитрецом. Подставлял меня ради веселья, а мой отец был строгим. Ремнём выбивал дурость, считая, что это я вечно устраиваю шалости. Ну, какие подозрения могут пасть на спокойного и вежливого Гедеона Хитклифа, который, даже когда сидит, спину держит ровно, ручки на коленках, и взгляд у него такой кристально чистый. У него всегда были выглаженные галстуки и начищенные туфли, а в руках книжки. Я долгое время считал, что он просто таскает их с собой для образа, пока не поймал его за чтением. Он ко всем обращался «мистер», «миссис» или «сэр». Устраивал мелкие взрывы, подрывал петарды, подставлял прислугу или преподавателей, но у него всегда было алиби. Кому доставалось? – Люмьер улыбнулся, словно эти воспоминания грели душу. – Конечно, мне. И руки у меня то запачканы в грязи из-за игр, то исписаны ручкой после выполнения домашнего задания. На голове бардак, на лице следы от джема, мятая рубашка и порванные шорты. Просто Том Сойер, не иначе. У Гедеона с детства ловко подвешен язык и чистоплотность в крови.