Это был не священный гимн, а веселая песенка о том, как умная мышь постоянно таскала еду из кладовки у хозяйки, а та тщетно пыталась поймать воровку, неизменно попадая впросак. Песенка в исполнении Кары выходила очень забавной, и Дорн поймал себя на том, что улыбается. Ему стало неловко, и он нахмурился, согнав с лица улыбку.

Следующая песня Кары была о том, как чудно летать над Фаэруном и обозревать простирающиеся внизу реки, горы, леса и города. Это была милая детская песенка, придуманная для того, чтобы обучать детишек географии родных мест. Мелодичный волнующий голос Кары передавал ликование парящего в небе орла.

Дорн направился к скамьям для гребцов, пустовавшим с тех самых пор, как подул попутный ветер.

Он не думал, что Кара видит его, и, когда она закончила петь, удивился, заметив, что она, свесившись сверху, улыбается ему.

— Не буду мешать, — сказал Дорн, собираясь удалиться.

— Куда же вы? — засмеялась Кара. — Неужели вы думаете, что подслушали то, что не предназначалось для ваших ушей? Надеюсь, всем на борту было слышно, как я пою, а если нет, значит, мой голос ослабел.

— Я пойду… — сказал Дорн и, прихрамывая, двинулся прочь, доски палубы заскрипели под его железной ногой.

— Жаль, что я вам так неприятна. Дорн подумал, что лучше всего было бы просто проигнорировать ее слова, но почему-то обернулся

— Вы ошибаетесь, — сказал он. Кара спустилась вниз по маленькому крутому трапу.

— Вы отказались сопровождать меня, когда я попросила об этом при первой встрече, — сказала она. — И сейчас вы уходите. Может быть, думаете, что вы в долгу передо мной после того, как я вам помогла. Но ведь это вы спасли меня от крысолюдей.

— Дело не в неприязни. Просто тогда, в таверне, было ясно: вы что-то скрываете… что-то, о чем и сейчас не говорите нам. Рэруна и Павела это тоже беспокоит.

— Но зато им понравился блеск моих драгоценностей. Они ведь всегда ждут вашего решения, а вы сказали «нет». Вы что, вообще недолюбливаете всех женщин?

— С чего вы взяли?

— Наверное, вы избегаете женщин из опасения, что они сочтут вас безобразным и это причинит вам боль? — предположила Кара.

Она была права. И особенно избегал он красивых женщин. Только, скажи он об этом, она бы продолжала болтать, а ему этого вовсе не хотелось. Однако просто взять и уйти было бы неучтиво.

— Я уже давно безобразен, — сказал он, — и привык к этому.

— Как это случилось?

«Не твоего ума дело» — вот как следовало бы ответить.

— Мои родители служили у одного колдуна в Хиллсфаре, — вместо этого сказал Дорн. — Мне было девять, когда хозяин послал их с поручением в Юлэш, и они взяли меня с собой. К несчастью, мы оказались на пути у стаи красных драконов, летевших со стороны западных гор. Один из них заметил нашу повозку и, напав на караван, убил всех. Он растерзал моего отца и мать, а мне оторвал руку и ногу, а потом улетел. Наверное, просто был не так уж голоден, иначе сожрал бы и меня.

— Я истекал кровью и умер бы, — продолжал полуголем, — если бы не тот колдун. Он знал заклинание для быстрого перемещения из одного места в другое. Я думаю, он следил за нами всю дорогу, чтобы мы не сбежали. Во всяком случае, он знал, что на нас напал дракон, но не пришел нам на помощь немедленно, а дождался, пока эта тварь улетит. И только после этого забрал принадлежавшую ему собственность.

— Собственность, — повторила Кара. — То есть вас?

— Мои родители обязаны были служить ему долгие годы. По законам Хиллсфара, если родители не могут заплатить долг, обязанность по его уплате переходит к их детям. Колдун решил извлечь выгоду из однорукого, одноногого калеки.

— И он сделал вам заговоренные железные конечности.

— Несколько пар. Не забывайте, я ведь был еще ребенком. Я рос, и ему приходилось отрезать прежние и ставить мне новые конечности. И, о Ильматер, проливающий слезы, какая это была боль!

— А затем он не поскупился на заклинания, чтобы сделать вас тем, кто вы есть? — заключила Кара безразличным тоном. Наверное, почувствовала, что жалость Дорну претит. — Одно из двух: или он вас любил, или видел в вас источник прибыли. Судя по всему, последнее вернее.

— В Хиллсфаре все были помешаны на гладиаторских боях. Люди ставили на бойцов огромные деньги. Колдун как-то сказал мне, что рассчитывал сделать из меня гладиатора» потому что я всегда дрался с другими мальчишками. Он понял, что с железными когтями я буду стоить дороже, и, снарядив меня должным образом, нашел мне тренера. Тот решил, что лучше всего мне быть бестиариусом — убийцей диких животных и разных мерзких существ. И тренировал меня для этого. Вскоре он объявил, что я готов к своему первому бою. Зрители, увидев на арене подростка, не предполагали, что я могу победить. Колдун тогда неплохо на мне нажился.

Кара покачала головой.

— Заставлять ребенка драться, чтобы выжить… — прошептала она.

— А мне нравилось драться, — усмехнулся Дорн. — Только мне не нравилось делать это по приказу, ради чужой наживы. Увы, прошли годы, прежде чем мне удалось изменить свою жизнь. Не так-то просто убить колдуна, особенно такого осторожного и предусмотрительного. Но, в конце концов, мне это удалось, и я сбежал из города.

— Пожалуй, убийством это не назовешь, — заметила Кара.

Дорн пожал плечами.

— Думаю, вы догадываетесь, что было дальше, — продолжал он. — Став свободным человеком, я должен был зарабатывать на жизнь, а единственное, что я умел делать, — это убивать зверей. И тогда я стал наемным охотником. Я понял, что мало умения убить зверя, если ты не способен его найти. Поэтому я объединился с охотником, который знал, как выследить добычу. Охотясь, мы получали серьезные раны и решили, что нам нужен целитель. Потом мы встретили Уилла и поняли, что без него нам тоже не обойтись. И вот теперь мы работаем вчетвером.

— Убиваете драконов?

— Да, я их ненавижу. А вы бы не возненавидели на моем месте? Я работаю за деньги. И если меня наймут, я завалю любого зверя, но мне доставляет удовольствие, если жертва — дракон.

— Любой дракон? — спросила Кара. Небо позади нее стало светлеть. Солнце показалось над горизонтом и встало над холмами восточного берега.

— Вы хотите знать, не охотился ли я на серебристых драконов? Тех, которых люди считают добрыми и мудрыми? Нет, но только потому, что никто не нанимал меня для этого. Для меня любой змей — это змей.

— А ведь ненависть тоже может сделать из вас раба, как и жестокий хозяин в Хиллсфаре. Дорн бросил на Кару сердитый взгляд.

— Если мне потребуется нравоучение, — проворчал он, — я могу обратиться к жрецу. Приятного вам утра, девушка.

— Пожалуйста, не уходите, — попросила Кара. — Простите меня. Я не собиралась читать вам мораль. Просто я хочу стать вашим другом.