Я неоднократно убеждалась в том, что мой акцент работает похожим образом. В штаб-квартире практически нет русских, а большая часть общения идет по телефону – офисы разбросаны по всей стране. Голос с необычным акцентом запоминается. Сколько раз я встречала коллег, говоривших:

– Я тебя помню! Ты мне в 97-м году рассказывала о развивающихся рынках!

– Я помню, ты была на конференции в Бельгии в 95-м, сидела в первом ряду и задавала больше всех вопросов.

Вы помните того, кто просил у вас деньги на проект двенадцать лет назад? Как правило нет, если он не выделялся чем-то особенным. А я запоминалась за счет необычного акцента и происхождения, хотя до сих пор пытаюсь вспомнить, что же я такое спрашивала. Но главное заключается в том, что когда дело доходит до выбора человека на престижный проект или повышение, важно, чтобы большинство обсуждающих хорошо знали кандидата. А меня легко вспоминают. Так что не надо думать об акценте как о кандалах – наряду с отрицательными он имеет и положительные стороны. Как любая неизменная особенность тела или голоса: если от нее нельзя избавиться, надо просто научиться с ней жить.

И еще один аспект. Жалуясь на работу в международных компаниях, иммигранты часто приводят в пример истории, которые я бы охарактеризовала просто как неудачные шутки. Пресловутые вопросы о медведях на улицах Москвы или про питье водки надоедают своей стереотипностью и начинают вызывать раздражение. На самом деле, хорошо зная обстановку и ход американского неформального общения, понимаешь, что рассказчику никто не желал зла. Просто не все люди наделены хорошим чувством юмора, и попытка легкого обмена репликами звучит несколько безвкусно.

Нередко во время коктейля незнакомый человек может сказать, что я, как русская, наверное, предпочла бы водку. Это делается вовсе не из желания меня обидеть, просто собеседник хочет завязать «нерабочий» разговор, но не знает о чем, и экстраполирует мое происхождение, выбирая темы по ассоциации. Неформальная беседа всегда основана на тех немногих личных фактах, которые люди о тебе знают: семья, университет, любимая спортивная команда. Они хватаются за русское происхождение именно потому, что это безопасная и легкая тема. Ни один американец не оскорбится вопросом «Ты, наверно, любишь виски?». И половина скажет: нет, но у меня хобби, я варю пиво, или коллекционирую вина, или еще что-то в этом роде. Своего рода ритуал. Отшутиться в ответ, перевести разговор на другую тему совсем несложно. А еще лучше дать людям другую тему для разговора с тобой – чтобы в следующий раз спрашивали, нравится ли дочке в MIT, продолжаю ли я брать уроки гольфа или как покаталась на лыжах во время отпуска.

Меня много раз спрашивали, почему я не люблю снег, если я из холодной России («А почему, как вы думаете, я оттуда уехала?»), или не родственница ли я теннисистки Кузнецовой («Нет, Кузнецова по-русски означает Smith – эту фамилию носит 30 % населения»). Как правило, на стандартный вопрос быстро вырабатываешь стандартный ответ – и, поддержав разговор, переводишь его на другую тему.

Конечно, мне повезло, что мое общение протекает в достаточно культурном и образованном социальном слое. Вполне возможно, в среде недоучившихся в средней школе и шутки будут не лучше тех, что можно услышать про «пиндосов» в российской пивной. К счастью, я с этим практически не сталкивалась – во всяком случае, куда реже, чем с оскорблениями американцев в русскоязычном Интернете. Наверное, это еще один повод стремиться к профессиональной карьере в иммиграции, а не переучиваться на парикмахера.

Наравне с мифом о русском происхождении как препятствии я сталкивалась и с противоположным: желанием использовать его для поиска работы, связанной с российским рынком. Однако часто представления об уровне интереса к рынку России в Америке и его относительном размере по сравнению с другими странами сильно завышены. Если ваша цель – именно карьера в международной корпорации, то вы сильно ограничите себя в выборе, идя по этому пути.

Получить позицию, связанную с Россией, русскоговорящим всегда проще, а вот вернуться на «глобальные» должности тяжелее, придется вновь доказывать свое умение добиваться результатов вне родной страны. Дело в том, что для американцев или европейцев успех ведения бизнеса на развивающихся рынках является свидетельством умения работать в условиях другой культуры. Но выходцы из той же страны, независимо от цвета паспорта, лишь возвращаются в свою среду. Я неоднократно отказывалась от работы и даже серьезного повышения, связанного с репатриацией, исключительно потому, что в таких предложениях таится барьер к дальнейшему карьерному продвижению. Многолетнее наблюдение за карьерами знакомых, согласившихся на переезд обратно, независимо от компании и индустрии, лишь укрепило меня в этом убеждении.

Тем не менее первоначальный опыт работы в России, несомненно, мне помог и продолжает быть полезным в проектах, связанных с развивающимися странами, от Азии до Восточной Европы. Главные составляющие успеха на таких рынках можно уложить в два слова: сомнение и доверие. Сомнение в своей извечной правоте и доверие к идеям, привнесенным из других стран. Всем людям свойственно доверять опыту своему и носителей своей культуры больше, чем опыту выходцев из чужой среды. И американцам, и русским, и венграм, и китайцам, и бразильцам. Им непросто отнестись к своему опыту чуть более скептически и согласиться попробовать что-то другое. Начинают бороться две силы. С одной стороны – «я свой рынок знаю, у нас такое не сработает, это вам не Америка», с другой – «не надо изобретать колесо; везде работает, с чего бы это ему не сработать и тут?». В этой борьбе между двумя позициями точка баланса будет уникальна для каждого рынка и ситуации: что-то действительно не переносится, а что-то поможет начать вести дела по-другому. Абсолютной формулы нет – результат во многом зависит от опыта и готовности к эксперименту. Я не думаю, что мне быстро удалось бы избавиться от недоверия или усомниться в своей правоте самостоятельно. Но как раз в моем случае совмещение российского происхождения и первоначального опыта с опытом американским и международным помогает несколько отстраниться от культурных особенностей, не теряя их при этом из виду.