— Я помню план, — холодно отозвалась она и вышла.

Марта не сводила с меня взгляда.

— Как быть с Найтом? — спросила она, еще раз доказав, что безжалостность — одно из ее достоинств.

— Вы до завтрашнего вечера не задействованы. Посмотрите пока, что за птица мистер Найт.

— И что нам искать? — спросила Тиган, поставив стакан на стол.

— Его слабости, сестра, его уязвимые места. Все, что нам пригодится.

Почти в восемь Найт совершенно без сил добрался домой, в отреставрированный особнячок красного кирпича, который мать купила ему несколько лет назад. Он был измучен до крайности: его пытались сбить машиной, в него стреляли, ему пришлось сообщить матери о смерти любимого, не говоря уже о трех допросах, учиненных Поттерсфилд.

Старший инспектор лондонской полиции появилась на Олдвич в прескверном настроении. Ее ожидали не только два трупа — результат перестрелки, но до нее дошли слухи, что в «Сан» получили письмо от убийцы Маршалла, и Поттерсфилд негодовала, поскольку эксперты «Прайвит» работали с материалом до Скотленд-Ярда.

— Тебя надо арестовать за то, что ты препятствуешь правосудию! — рявкнула она.

Найт поднял руки.

— Это решение нашего клиента, Карен Поуп, корреспондентки «Сан».

— Где она?

Найт огляделся. Поуп уже ушла.

— У нее срок сдачи статьи подходит. Вам передадут все улики после того, как выйдет очерк.

— Ты позволил важному свидетелю покинуть место преступления?

— Я работаю в «Прайвит», а не в полиции. И Поуп мне не подчиняется, у нее своя голова на плечах.

Инспектор Скотленд-Ярда посмотрела на него в упор.

— По-моему, я уже слышала это раньше от тебя, Питер, и последствия были… смертельными.

Найт вспыхнул. В горле стало горячо.

— Мы не об этом говорим. Спрашивай о Гилдере и Масколо.

Поттерсфилд, еле сдерживаясь, распорядилась:

— Выкладывай все, что знаешь.

Найт выложил все о встречах с Дерингом и Фаррел и подробно описал, что произошло в «Лобби-баре».

Когда он закончил, инспектор спросила:

— Ты поверил Гилдеру?

— Перед смертью вроде не лгут, — пожал плечами Найт.

Поднимаясь сейчас к своей входной двери, Найт снова думал о признании Гилдера. Ему вспомнились Деринг и Фаррел — неужели они причастны к убийствам? Кто поручится, что Деринг не маньяк, тайная пружина происходящего, вбивавший себе в голову сорвать Олимпийские игры? И кто уверенно поручится, что убийцей в черной коже и мотоциклетном шлеме была не Селена Фаррел? На старой фотографии она с автоматом.

Может, инстинкт натолкнул Поуп на верную догадку, и Деринг — это Кронос или его сообщник? Куратор музея проговорился, что знал Фаррел в «другой жизни» — на Балканах в девяностые.

Новый голос в голове Найта потребовал, чтобы он меньше думал о злодеях и больше о жертвах. Как там его мать? От нее целый день не было вестей.

Сейчас он дойдет до телефона и сразу позвонит ей. Но не успел Найт вставить ключ в замок, как услышал душераздирающий крик своей дочери Изабел:

— Нет! Нет!

Когда Найт открыл дверь и вбежал в холл, крик Изабел сменился пронзительным визгом:

— Нет, Люки, нет!

Сверху донесся безумный визгливый смех и топот маленьких ног. В гостиной все выглядело так, словно по дому промчался снежный торнадо — в воздухе висела белая пыль, мебель покрывал тонкий белый налет. Трехлетняя Изабел тоже стояла обсыпанная чем-то с головы до ног. При виде отца она расплакалась:

— Папа, Люки, он… он…

Хрупкая Изабел с ревом побежала к отцу, который нагнулся, чтобы взять ее на руки. Заскрежетав зубами от боли в левом боку, Найт все же подхватил дочку на руки. От детской присыпки свербело в носу. От слез на щечках и ресницах Изабел образовалась белая кашица, но даже такой она была прелестна, как ее покойная мать, со светло-каштановыми кудряшками и большими темно-синими глазами, которые пронзали отцовское сердце, даже когда не были влажными от слез.

— Все в порядке, милая, — утешающе сказал Найт. — Папа дома.

Плач перешел в икоту.

— Люки… Он высыпал на меня пудру для попы.

— Это я вижу, Белла, — кивнул Найт. — А зачем?

— Он считает, пудра для попы смешная.

Найт посадил дочь на здоровую руку и пошел через кухню по лестнице на второй этаж, слыша, как наверху кудахчущим смехом заходится его сын.

На верхней площадке, у самой двери в детскую, Найт услышал женский крик:

— Ай-й-й! Ах ты, паршивец маленький!

Сынишка Найта выбежал из детской в подгузниках, с ног до головы покрытый тальком. Он держал в руках большую коробку детской присыпки и смеялся от радости, пока не увидел отца, прищурившись смотревшего на него.

Люк замер на месте и попятился, замахав ручонками на Найта, словно перед ним возник призрак, который можно разогнать.

— Нет, папа!

— Люк! — крикнул Найт.

Усыпанная тальком Пегги, нянька, появилась в дверях за спиной малыша, преградив ему путь. Она крепко держалась за запястье, а ее лицо исказила боль.

— Я ухожу! — выплюнула она, как ядовитую слюну. — Это сумасшедшие, а не дети. — Трясущейся рукой она показала на Люка: — А этот гадящий в штаны, кусачий нехристь! Я его на унитаз сажаю, а он меня укусил! Кожу прокусил до крови! Я ухожу, а вы будьте любезны оплатить счет от врача!

— Но вы не можете уйти, — протестовал Найт.

— Еще как могу! — бросила Пегги, с опаской обходя Люка. Отодвинув Найта, она затопала вниз по ступенькам. — Дети накормлены, но не вымыты, а Люк обкакал памперс в третий раз за день. Удачи вам, Питер.

Подхватив свои вещи, она вышла, хлопнув дверью.

Изабел снова начала всхлипывать.

— Пегги ушла из-за Люка!

Не выдержав, Найт посмотрел на сына и закричал в бессильной ярости:

— Четвертая за год, Люк! Четвертая! Всего три недели выдержала!

У Люка сморщилось лицо, и он заплакал.

— Люки больше не будет! Больше не будет!

За секунду его сын из неукротимой стихии, способной ураганом мчаться по квартире, превратился в маленького мальчика, такого жалкого, что у Найта стиснуло горло. Снова вздрогнув от боли в боку, он нагнулся и протянул руку сыну. Малыш побежал к нему и обхватил отца ручонками так сильно, что Найт едва не вскрикнул.