стопка кассет. Он принялся бросать их на пол и, наконец, нашел ту, которую искал. Будильник ей купил Шаг. Он сэкономил талоны на бензин, связал их резинкой и вручил ей, словно золотой слиток. Кассетоприемник открывался пластмассовой кнопкой. Шагги вставил кассету в магнитофон и со скрипом перемотал ее в начало. Звук у динамика был дребезжащий и глухой, но она не обращала на это внимания. С музыкой комната не казалась такой пустой. Шагги стоял на кровати и обнимал ее за плечи. Они некоторое время покачивались из стороны в сторону. Она поцеловала его в нос. Он поцеловал ее в нос.

Когда песня кончилась, Шагги увидел, как его мать, схватив банку с пивом и прижав ее к груди, принялась кружиться по комнате. Агнес сощурилась и вернулась в те края, где она была молодой, подававшей надежды и желанной. Назад в Бэрроуленд[25], где незнакомые мужчины в танцевальном зале провожали ее голодным взглядом, а женщины завистливо опускали глаза. Ладонью с растопыренными на манер прекрасного веера пальцами она провела по своему телу. Над бедрами она прошлась по упрямой складке жира – роды оставили на ней следы. Вдруг ее глаза раскрылись, и она вернулась из прошлого в настоящее, чувствуя себя гадкой, глупой и неповоротливой.

– Ненавижу эти обои. Ненавижу эти занавески, и эту кровать, и этот ебаный ночник.

Шагги поднялся, встал в носочках на мягкой кровати. Он снова обнял ее за плечи и попытался прижаться к ней, но на сей раз она оттолкнула его.

В маленькой квартире никогда не было тихо. Сквозь слишком тонкие стены всегда доносилось бормотание телика, включенного на полную громкость, чтобы было слышно ее отцу. Тихие жалобы Кэтрин в трубку телефона, который она утаскивала в спальню. Телефонный провод повредил снизу облицовку двери, пока она ходила туда-сюда и сетовала на обиды, накопившиеся к семнадцати годам. На шестнадцатом этаже со всех сторон их окружали соседи, здесь всегда гуляли ветра, грохоча плохо подогнанными окнами.

Агнес обхватила голову руками. Она слышала взрывы смеха из родительской комнаты – по телевизору показывали какого-то женоподобного английского комика. Двоих ее старших не было дома – шлялись бог знает где. Теперь их, казалось, никогда не бывает дома, они уворачивались от ее поцелуев, закатывали глаза при каждом ее слове. Она заставила себя не слышать легкого дыхания Шагги, и на мгновение ей показалось, что она не замужняя женщина под сорок с тремя детьми. Она снова Агнес Кэмпбелл, торчит в своей спальне, слушая, что происходит в комнате родителей за стеной.

– Станцуй для меня, – сказала она вдруг. – Давай устроим маленькую вечеринку. – Она нажала на кнопку магнитофона, новая кассета с визгом встала на свое место, медленная тоскливая музыка ускорилась до более счастливой.

Шагги поднял ее банку с лагером, поднес к губам, словно внутри был некий волшебный сок. Поморщился от горького овсяного вкуса, в котором чувствовались и шипучка, и молоко, и каша одновременно. Он начал танцевать для нее, щелкая пальцами и не попадая в ритм с музыкой. Когда она рассмеялась, он стал танцевать старательнее. Он повторял все, что вызывало у нее смех, по десять раз, пока искренняя улыбка на ее лице не превратилась в натянутую и фальшивую. Тогда он принялся искать новое движение, чтобы порадовать ее. Он подпрыгивал и раскидывал руки, а она смеялась и хлопала. Чем счастливее она выглядела, тем больше ему хотелось кружиться и махать руками. От пляски узоров на обоях перед его глазами Шагги чуть ли не тошнило, но он продолжал трясти бедрами и молотить воздух руками. Агнес закидывала голову в приступах смеха, печаль исчезла из ее глаз. Шагги щелкал пальцами, как крутой парень, и выставлял вперед лоб, по-прежнему не попадая в такт. Это не имело значения.

Они оба держались за животы от смеха, когда услышали этот звук.

Входная дверь в коридоре открылась и закрылась. Скорее даже они не услышали звук, а почувствовали ветерок и сжимающееся пространство. Тяжелые шаги по ковру медленно приблизились к двери спальни. Агнес собрала пустые банки из-под лагера, спрятала за дальней стороной кровати. Она повернула перстни на пальцах вверх и, уставившись в ожидании на дверь, испробовала свою самую непринужденную улыбку. Тяжелые шаги остановились. Агнес и Шагги услышали тихое позвякивание монеток в кармане брюк. Потом раздался тихий вздох, и шаги проследовали по коридору в гостиную. Он вернулся домой на первый обеденный перерыв. Это время они должны были проводить вместе. А теперь она услышала, как Шаг поздоровался с родителями своим равнодушным, без малейшего тепла голосом. Агнес знала – вот ее отец поднимает голову и улыбается, экран телевизора отражается в его очках. Вот он встает и предлагает Шагу свое удобное кресло. Вот они оба принимаются кружить вокруг этого кресла, словно в нескладной игре «Музыкальные стулья»[26], но вот наконец Шаг кладет руку на плечо Вулли и опускает его в кресло. Вот Лиззи с каменным лицом поднимается вскипятить чайник и дрожит, будто в комнату пришел не Шаг, а заявился сам холодный местный ветер с Кэмпсийских холмов.

Агнес слушала все это через стену. Потом она одним движением схватила кремы и пузырьки с парфюмерией со своего столика и швырнула их через всю комнату. Приевшийся ей ночник валялся разбитый на боку. Оголившаяся лампа своим светом так исказила ее черты, что Шагги перепугался. Все в одно мгновение встало с ног на голову.

Агнес опустилась на край кровати. Шагги почувствовал, что ее банка с пивом пролилась на матрас, потому что его носочки стали намокать. Она, зарывшись лицом в его волосы, рыдала сухими горькими слезами, ее влажное дыхание неприятно холодило его шею. Упав на кровать, она притянула и прижала его к себе, и он увидел ее перекошенное лицо, тушь, размазанную по щекам. Мать выглядела так же, как иногда красотки с банок лагера – отвлекся печатник, съехал трафарет, и женщина внезапно оказывалась жуткой смесью разных слоев печати.

Агнес потянулась поперек матраса к сигаретам, закурила, шумно затянулась, отчего кончик сигареты разгорелся, заполыхал медным цветом. Она несколько мгновений смотрела на огонек, а потом надтреснутым от жалости к самой себе – «ах, бедная я, несчастная» – голосом принялась подпевать песне на кассете. Ее правая рука изящно вытянулась, она поднесла горящую сигарету к занавеске. Шагги смотрел, как материя сначала принялась тлеть, а потом пошла серым дымком. Он весь сжался, когда дымок взорвался оранжевым пламенем.

Агнес свободной рукой подтянула его ближе к себе.

– Шш-ш-ш. Будь большим мальчиком для мамочки.