Люблю готовить, не люблю готовить. Ах, гулирде, да было бы из чего. В Качартысе-то у нас, слава богу, большой огород. Кадыр сам не любит марада,[23]жен заставляет. А мне нравится между грядок ходить. Сипа, сипа,[24]наступишь на стебель, анами чачалак кунеме.[25]Помидоры бадар-бадар[26]висеть. Кадыр разрешать, сорвать, пор шурап корла. Шахара.[27]Сладкая. Огурецы. Диринбан. Мадо кунимы. Хизара, хизара. Гашсалаф гиреме, асалба пармеве.

Кират[28]кинза гиреме и пойдем. Пармеве, пармеве. Гирдоз сартамы.[29]Закрывай окно, закрывай. Снег идет. Фарабо сартып, гуяме. Очил хуран руштамы. Каран таргис?[30]Которого часу? Который время? Степан, ты меня фарнамы?[31]Я развыкла говорить русску.

Манар кирот лангаро киш ардониме. Ны. Манар ныдониме, салан нызаниме, киртык. Башот тарбиза ныгира… Башот тарбиза… тарбиза… чима, чима… ныгиримес киртык… юзбарос лалы… розов?.. фиалков?.. майша, хош… юзбар ако… хайраба, гунчача[32]

… Фарабо сартып, фарабо сартып…»

Подходя к кабинету Тельцова, замечаю какого-то громилу. Чего он ждет? На прием записался? Да Тельцов не такая шишка, чтоб люди в коридоре толклись… И одет как-то странно. Тут у нас все вольно — свитер, джинсы, — а он в черном костюме, в белой рубашке, при галстуке. Молодой парень, а взгляд какой-то неприятный… собачий какой-то взгляд. Цепной собаки, я хочу сказать.

Впрочем, дела мне ни до него, ни до его собачьего взгляда никакого нет, я распахиваю дверь и оказываюсь в кабинете.

Тельцов и впрямь не один — обещанный визитер уже наличествует.

В кресле расположился довольно широкий, спортивно подтянутый и бритый наголо (впрочем, плешь все равно заметна — глянец выдает) розовощекий господин, при моем появлении повернувший голову, чтобы взглянуть с выражением готовности к контакту.

— Вот и Сергей Александрович, — гудит Тельцов, помавая широкой ладонью. — Спасибо, что не опоздали… Знакомьтесь, господа, прошу вас… Михал Михалыч!

А господин, расплывшись в радостной улыбке, уже протягивает невесть откуда взявшуюся у него в пальцах переливающуюся скромной позолотой визитку.

К сожалению, я не могу ответить тем же. У нас, аниматоров, визиток не бывает. Я по крайней мере не встречал аниматора с визитками. Нас и так все знают, поэтому мы адресочков не раздаем. Равно как и телефончиков… Я киваю и тщательно разглядываю этот картонный прямоугольник (людям приятно, когда другие обращают внимание на проявления их личности — хотя бы в форме такой мелочи, как визитка).

Между тем на визитке написано черным по белому (точнее, золотом по маренго): Михаил Михайлович, эксперт по безопасности. И ни тебе, в свою очередь, телефона, ни адреса.

— Сергей Александрович… э-э-э… — начинает было Тельцов, мощно шевеля кустистыми бровями и явственно испытывая какое-то затруднение. — Тут, значит, такое дело…

— Очень приятно! Очень! — вступает Михаил Михайлович. — Много лет мечтал оказаться в, так сказать, святая святых… вот сподобил господь на старости-то лет… Наслышан о вашем таланте, Сергей

Александрович, наслышан. Мы, конечно, далеки от тех, с позволения сказать, таинственных… — (Молвив то или иное ключевое слово,

Михаил Михайлович смотрит на меня поверх тяжелых блестящих очков, как бы проверяя: верно ли вошло оно в собеседника: тем ли, с позволения сказать, концом?) — …даже, сказал бы, выходящих за пределы простого человеческого понимания предметов, которыми вы имеете счастье столь блистательно владеть… Но все же интересуемся!.. интересуемся и мы завораживающими этими вещами!.. ни в коей мере не надеясь, разумеется, стать в них не только специалистами, но и хоть сколько-нибудь просвещенными дилетантами…

И простодушно разводит руками — не обессудьте, ничего не выйдет.

Насчет лет лукавит, механически отмечаю я, не понимая пока еще, но мучительно пытаясь понять, к чему идет дело, и вдруг с облегчением догадываюсь: елки-палки, да он же из ФАБО! Точно из ФАБО!.. Эта улыбочка… говорок… подходец… визитка… золото с маренго… топтун в коридоре… Вот в чем дело! Конечно!.. А насчет возраста лукавит: ему не больше пятидесяти… Впрочем, кто их знает, в ихнем-то ФАБО: физкультура, кроссы, обливания… еще, глядишь, средство Макропулоса какое-нибудь… Может статься, что и все шестьдесят.

— Да и когда бы мне? — Михаил Михайлович невесело смеется. — Даже если б и возникла такая мысль, даже если б вы, Сергей Александрович, или вы, Никифор Степанович, нашли смелость сказать: да, Михал

Михалыч! способны! дерзайте! развивайте талант! учитесь! — то когда бы я стал этим заниматься?.. Годы не те, да и служба, знаете ли…

Облегчение мое немедленно переходит в отвращение, все более обостряемое нежным воркованием пришлеца. Хорошо, что он на меня не смотрит. А когда все же вскидывает взгляд, я уже себя поборол. Не только брезгливости, но и, надеюсь, даже следа холодности нет на моем лице — одно лишь благосклонное внимание.

— Так что уж остается только с замиранием сердца следить, как вы — маги! волшебники! кудесники! — на наших глазах поднимаетесь к высотам, которые, повторяю, не только простым лапидарным рассуждением, но даже и сколь сил хватает вдохновенным полетом мысли не охватить… нет, не охватить… Да и сколько там у нас, у рядовых-то смертных, вдохновения?..

И Михаил Михайлович, мелко смеясь, машет рукой — мол, с гулькин нос его, вдохновения-то. Можно, дескать, и в расчет не брать… И вдруг, отсмеявшись, говорит деловито:

— Так вот, Сергей Александрович, есть у меня к вам дельце. Мне вас рекомендовали как…

— Да, да, — подтверждающе гудит Тельцов. — Один из наших лучших аниматоров…

«Старый ты завхоз, — думаю я, растягивая губы формальной улыбкой. — Один из… Кто еще, спрашивается?..»

— Вот именно, вот именно! — радуется Михаил Михайлович. — Очень хорошо… высокий профессионализм… опыт, если можно так выразиться… так вот, Сергей Александрович. И, конечно, вы, Никифор Степанович.