litbaza книги онлайнСовременная прозаАвиньонский квинтет. Ливия, или погребённая заживо - Лоуренс Даррелл

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 20 ... 71
Перейти на страницу:

Он ответил: «Вы спрашиваете о Сатклиффе? Трудно сказать, сколько лет он пролежал молча, спящей личинкой в коконе моей старой черной записной книжки. Я не знал, что с ним делать — хотя продолжал копить о нем записи. Естественно, он должен был стать совершенно непохожим на меня — чтобы я мог посмотреть на него со стороны, с дружеской объективностью. Но он, насколько я понимаю, представляет мою сущность — ту ее часть, которая воспринимала жизнь в черном цвете, однако, благодаря вам, поверила в то, что в космическом масштабе это просто нелепо. Он — это я, но здравомыслящий до безобразия. Частенько я целовал вас его губами, чтобы узнать, каково это. А он даже ни разу не соизволил сказать мне спасибо».

Он сел, положив книгу на колени, и вновь загляделся на пламя, в извивах которого видел змей, огненные лестницы, сгорающего на костре крестоносца, скорпиона, распятие.

Чего только не бывает. Вот и Сатклифф мог бы родиться где-нибудь к северу от Лонгборо, скажем, в семье почтенных квакеров. Или мельников? Он был умным мальчиком, заслужив стипендию, отучился в Оксфордском университете, а потом, подобно множеству других, угодил на рынок невольников-педагогов. Он отредактировал несколько подстрочников, но их «зарезал» крикливый зануда-профессор — шанс стать переводчиком был потерян. Надвигалась нищета, а так как у него не было цели, ради которой стоило бы голодать, то он принял первое же предложение, отправившись преподавать французский язык и музыку в школу для девочек в Гимендейле. В этом благотворительном религиозном заведении учились сироты. Преподавательский состав наполовину состоял из монашек. С этого началось его падение. Монашки захаживали к ученым мужам, ученые мужи — к монашкам, дальше — ближе, голова кругом… Он действительно не виноват…

Гимендейл находился недалеко от Борнмута, южного морского курорта, который уже в те времена облюбовали отошедшие от дел священники, адвокаты, учителя и колониальные чиновники. Изгороди из бирючины, подглядывания из-за занавесок, претензии на родовитость; тихие улицы, просыпающиеся только когда появляется позвякивающий бидонами маленький фургон молочника. Отличное место для развития недюжинных способностей, мрачно говорил он себе, мрачно выходя на ежедневную прогулку: дважды вокруг орошаемых полей, а в дождь один раз — туда и обратно — вдоль скал. Ох, уж этот вечный дождь! Восемь часов в неделю Сатклифф проводил со своими болезненно тощими ученицами, у них были прилизанные волосы и вялые мозги. Que cosa fare?[61]Уже тогда он считал себя страшным неудачником, поскольку судьба поймала его в этот благостный капкан. Тягомотная рутина. И он по мере сил соответствовал предписанному образу учителя. Но иногда горожане слышали, как он громко хохочет. Хриплый злобный смех был предназначен грязно-серым, набрякшим от воды небесам. Пабы здесь закрывались рано, да и в них нечем было дышать от едкого, дерущего горло табачного дыма. А еще имелись один приличный книжный магазин «Комминз», библиотека, в которой давали книги на дом, и конечно же два кинотеатра. Сатклифф погружался в чтение. Слава богу, он неплохо владеет французским языком и может забыться за книгами. Попробуем представить толстого близорукого мужчину в бесформенном твидовом пиджаке с множеством дырок от сигарет и трубки. У него была твердая, чинная походка, предполагающая уверенность в себе, которую он вовсе не ощущал. Увы, он совершал ошибку, вечно стараясь что-то наверстать.

Одиночество привело его к яростным спорам с самим собой, а это, в свою очередь, к весьма эксцентричному поведению, во всяком случае, с точки зрения местного общества. Например, эти воскресные представления… Утром, когда его подопечные строились во дворе, чтобы гуськом тащиться в церковь по пустынным улицам, Сатклифф (в мантии с капюшоном во главе процессии) любил воображать, будто он участвует в других, куда более романтических событиях. Так, однажды он якобы вел на поле игроков в крикет, чтобы вырвать победу у австралийцев; он втягивал носом воздух, смотрел на солнце, слюнявил по-скаутски палец, чтобы определить направление ветра (прежде чем выпустить игроков). Откашлявшись, он сделал несколько знаков невидимым судьям, указывая положение прикрытия… и т. д. А через неделю он решил побыть вождем африканского племени в тигриной шкуре, он размахивал увесистой дубинкой, ритмично подпрыгивая и еле слышно подпевая неслышным барабанам. Он был предводителем юных охотников, и они собирались заполучить льва — ни больше ни меньше! Был и такой вариант: священник, который провожает жертв Террора к гильотине. Стук колес крытой двуколки по камням парижских мостовых — будто настоящий — доносился до ушей мечтателя. Что и говорить, выразительная мимика и странная жестикуляция вызывали у начальников Сатклиффа тревогу. Однако в них лишь отражалась его интенсивная и бурная внутренняя жизнь.

Говорить Сатклиффу было не с кем, вот он и привык разговаривать с самим собой — постоянно вести безмолвный монолог. Окружающие видели только его гримасы, иллюстрировавшие мысли, которые метались у него в голове, как стаи рыб. Отрешенный взгляд, губы трубочкой, то вскинутые, то сдвинутые брови. Сморщенный нос. Часто (видно, из-за пагубного влияния пудинга на почечном жире и пирога с патокой) он разделял воображаемую толпу на три категории: Чесоточники, Кровопускальщики и обычные Крикуны. На прогулки он брал с собой потрепанный зонт и надевал огромные башмаки с крючками и петлями. «Меня сформировал доктор Арнольд,[62]— обыкновенно говорил он себе, — а его жена бывала в восторге от меланхоличного, долго не затихающего рычания своего мужа, когда того что-то осеняло». Порою Сатклифф не знал, куда деваться от депрессии, и тогда отправлялся в город. За десять шиллингов и «Девонширский чай» покупал у Эффи мимолетную любовь, которая лишь усиливала его отчаяние и чувство одиночества. Эффи служила барменшей в «Трех перьях» и была вполне милой крошкой, очень непритязательной. Она и вправду была прелесть, вот только яблочный пирожок между бледных лягушачьих ляжек совсем остыл. Чувствуя себя виноватым за то, что сбивает ее с пути истинного, Сатклифф покупал ей подарки — она действительно была хорошей девушкой, а не шлюхой. Ее часто донимал цистит. Однако этот городишко, эта монотонная жизнь, дождь и местные жители могли довести и не до такого. Его совершенно покоряла одна ее привычка: как она оттопыривала мизинчик, когда с показным аристократизмом бралась за чайную чашку… Она и в постели вела себя так же, видимо, желая облагородить аристократизмом любовный акт. Это приводило Сатклиффа в восторг. По какой-то причине, науке неизвестной, он всегда носил в кармане своих широченных брюк два презерватива. Они были очень дорогими, и он берег их исключительно для Эффи; после свидания Сатклифф тщательно их мыл и клал для просушки на каминную полку. На пакетике было напечатано слово «сверхпрочный». Эффи настаивала, чтобы он предохранялся, и на эту не столь уж великую заботливость отвечала ему искренне пылкими ласками. Ей нравился этот мужчина, который частенько обмораживал то уши, то пальцы, который порою с загадочным видом зачем-то крался на цыпочках неизвестно куда. Она бы, наверное, мечтала стать его женой, если бы он не был из джентльменов.

1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 20 ... 71
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?