— А, — говорит девушка.

— Так что раз уж вы здесь, то вполне можете развлечь меня в какой-то момент, — говорит его мать. — Я очень люблю искусство. Не знаю, рассказывал ли он вам об этом.

— Ой, я бы постеснялась играть перед вами, — говорит девушка.

— Самоуничижение почти всегда отвратительно, — говорит его мать.

— Нет, я могу честно сказать, что играю на скрипке честно гораздо хуже, чем вы себе представляете, — говорит девушка.

— Ну, сейчас мне больше ничего и не нужно о вас знать, — говорит его мать.

— Спасибо, — говорит девушка.

— Я рада, — говорит его мать.

— Это уж вряд ли, — говорит девушка.

— Ха! — говорит его мать.

Его мать чуть ли не улыбается.

Но затем ее лицо снова становится каменным, и она сидит, уставившись в пустоту, в своей верхней одежде, а девушка вежливо отступает, уходит и становится в прихожей. Из дверного проема она подзывает кивком Арта, но у того все внутри словно застыло. Он может лишь стоять за кулисами разыгравшейся драмы. В голове пусто, словно оттуда все выкачали, как в старой песне о «дырке в ведре, милая Лиза»: дирка — вот и все, что осталось у него внутри. «Почини его, милый Генри»[19]. Как можно заткнуть дирку соломой? Он никогда не понимал эту песню. Разве что дирка совсем малюсенькая. А сейчас дирка в нем великовата, и эта песня, звучащая в ушах с комедийным местным выговором, превращает его в статиста на сцене материной жизни. В очередной раз.

Он смотрит на давно увядшие цветы в вазе на столе. Так вот откуда запах. Они вызывают у него еще больше злости на мать, которая сегодня превзошла все свои прежние выступления. Она перещеголяла самое себя.

Он смотрит на незнакомую девушку в доме своей матери. Идиот он, что привез сюда кого-то, идиот, что вообще приехал сам.

Не идиот, а идиолект. Вот что он такое — язык, на котором больше никто в целом мире не говорит. Он последний здравствующий носитель собственного языка. Он был слишком беспечен, забыл на все время поездки, почти на весь день, о том, что сам такой же безжизненный, как исчезнувшая грамматика, кладбищенская россыпь фонем и морфем.

Из последних сил он пересекает комнату и подходит к девушке в дверях. Та берет его за руку.

— Вы можете кому-то позвонить? — говорит она.

Она произносит это тихо, чтобы его мать не услышала. Она добрая, но от ее доброты его коробит почти так же, как от холодности его матери.

— Я вызову то же такси, — говорит он. — Вызову другое такси. Оно может отвезти нас в… в… не знаю куда. В городе есть гостиницы, я могу позвонить в гостиницу. Могу попробовать вызвать такси обратно до Лондона, но… по-моему, учитывая, что сегодня сочельник и уже так поздно, мы можем прождать до…

— Не будь таким придурком, — говорит девушка.

— Я не… — говорит он, но девушка поднимает руку: она не слушает.

— Сестра, — говорит она.

— Что? — говорит он.

— Ты сказал, есть сестра. Она живет где-то рядом?

Своими большими грубыми руками он отодвигает девушку чуть дальше в прихожую.

— Мы должны позвонить сестре, — говорит она.

— Я не могу, — говорит он.

— Почему? — спрашивает она.

— Они не общаются, — говорит он. — Они не общались друг с другом уже лет тридцать.

Девушка кивает.

— Звони ей, — говорит она.

Январь:

относительно теплый понедельник — 9 градусов, поздняя зима, через пару дней после того, как пять миллионов человек, в основном женщины, приняли участие в маршах по всему миру, выступая против мизогинии во власти.

Мужчина лает на женщину.

То есть лает по-собачьи. Гав-гав.

Это происходит в Палате общин.

Женщина выступает. Она задает вопрос. Мужчина лает на нее, пока она его задает.

Подробнее: член парламента от оппозиции задает вопрос министру иностранных дел в Палате общин.

Она ставит под сомнение дружеское расположение, проявляемое британским премьер-министром, и его неоднократные заявления об «особых отношениях» с американским президентом, который тоже имеет обыкновение сравнивать женщин с собаками и который заявил в день, обозначенный в календарях как День памяти жертв холокоста, что намеревается запретить въезд в Соединенные Штаты Америки большим группам людей на основании их религиозной или этнической принадлежности.

Пока член парламента выступает, с одной стороны, заостряя внимание на том, каким образом это запланированное постановление скажется на кризисе с беженцами и на людях, находящихся в вынужденном изгнании в связи с войной в Сирии, а с другой стороны, задавая серьезный вопрос о том, что может означать лидерство как здесь у нас, так и в Соединенных Штатах, старший управляющий член парламента лает на нее по-собачьи.

Гав-гав.

Немного любопытных фактов: Палата общин — одна из двух палат парламента Соединенного королевства, двойного органа высшей законодательной власти в Великобритании.

Женщина — член парламента — дипломированный юрист, которая также случайно оказалась чем-то вроде телезвезды в Пакистане, где прожила много лет, до того как была избрана в Палату общин, и играла в популярном сериале, который показывали в этой стране.

Мужчина — член парламента — бывший биржевой маклер и внук Уинстона Черчилля.

Впоследствии, когда женщина — член парламента пожаловалась, мужчина — член парламента извинился. Он намекнул, что это была легкомысленная подколка.

Женщина — член парламента приняла извинение.

Оба проявили снисходительность.

По-прежнему стоит зима. Но снега нет. Его не было почти всю зиму. Это будет одна из самых теплых зим в истории. Опять.

Однако в некоторых местах холоднее, чем в других.

Сегодня утром на бороздах вспаханной земли выступил иней, который растаял на солнце только с одной стороны.

Арт на природе.

Предрассветная темнота раннего рождественского утра — лучшее время на земле для старой песни о ребенке, заблудившемся во время снегопада.

(Но кем был ребенок в песне? Куда он шел? Почему вообще вышел в снегопад? Сильно ли он замерз? И потерялся бы он точно так же летом, весной или осенью или же он потерялся лишь потому, что была зима?)

Я не знаю.

Диккенс в «Рождественской песне» говорит только то, что «Малютка Тим тоненьким жалобным голоском затянул песенку о маленьком мальчике, заблудившемся в буран, и спел ее, поверьте, превосходно».