— Хорошие вилы. Им на огороде место. Как и тебе, — и аккуратно приставил их к стеночке, — как проспишься, заберёшь.

Мужик удивился:

— Просплюсь?

Серый сверкнул глазами и ударил неповоротливого бугая по колену прежде, чем тот подумал, почему у противника такой недобрый взгляд. Упал, заскулил и тут же получил мягкий удар ладонью в шею. Мой волк брезгливо отёр испачканную вонючим мужицким потом руку о штаны провалившегося в небытие быка.

Попытавшихся зайти с двух сторон одинаковых рослых детин Серый просто столкнул лбами.

От кинутого наугад топора легко увернулся, но тот угодил прямиком в бочку с только вчера вызревшим пивом, чем вызвал негодование харчевника:

— Так, уважаемые! Валите-ка вы из харчевни! Мы здесь пивом торгуем, а не на драки любуемся, — прогневался Светолик, но его возглас потонул в криках баб, подначивающих нападать всем скопом.

Драгоценная брага лилась из трещины. Светолик негодовал. Всемила выла. Я колотила её куда придётся руками и ногами. Мужики ругались, не решаясь напасть ни поодиночке, ни вместе. Серый недоумевал, как он вообще оказался посреди всего этого безумия и очень боялся кого-то серьёзно покалечить.

— А ну всем стоять! — гаркнул окрепшим голосом харчевник. В руках он многозначительно покачивал взведённый самострел. Держал хорошо, правильно и со знанием дела. Не так прост оказался Светолик, как о нём думали, — что ж вы, нелюди, творите? Глупой девке на слово поверили и людей чуть на тот свет не отправили? Да я с ночи слушаю, как эта вот Всемиле косу срезала и могу подтвердить, — я возликовала, — что дуры обе! Две дурные бабы! Одна — глупая, вторая — ревнивая. И сами бы разобрались. А вы? Эх! Ещё мужиками себя зовёте! Куда лезете, а? Кулаки почесать охота? Ну, давайте, кто смелый, вперёд! Давненько я стрел не спускал! А ведь не пожалею, коли не образумитесь!

Желающих вступаться за честь обиженной девки резко поуменьшилось. Всех Светолик, конечно, не зашибёт, но первым, даже если единственным, быть не хотелось никому. А харчевник продолжал стыдить:

— Вы хоть разобрались, что к чему, прежде чем дров наломать? Девку-то кто хоть попытал, али, ежели красивая, так обязательно честная? Повитуха её поглядела?

Защитники удивлённо переглянулись. Проверить, не врёт ли Всемила, никому в голову не пришло.

— Пойдёшь к повитухе? — я тряхнула дурочку. Лицо некрасиво сморщилось, светлые очи превратились в узкие щёлочки, кокошник давно сбился набок.

— Не пойду… — прохныкала Всемила.

— Пойдёшь, спрашиваю, доказывать, кто тебя соблазнил, али правду признаешь?

— Не пойду, не признаю! — кричала упрямица, заливаясь слезами.

— Да не мучай ты девку, — послышались неуверенные просьбы из толпы, — набрехала, с кем не бывает…

— Вы за клевету этой девки нас только что чуть насмерть не забили, — возмутилась я, — я её теперь живьём сожрать могу!

Серый искоса глянул на меня: правда собираюсь или только угрожаю? Но меня и не тянуло обратиться. Волчица и так была рядом, вкладывала силу в ладони, но теперь уж прекрасно понимала, когда не надо вздыбливать шерсть.

— Ну-ка разошлись! — снова вступил Светолик.

— Вот-вот, разошлись, — поддакнула я.

— Ты тоже, — обратился харчевник ко мне, — пусти Всемилу.

Самострел многозначительно указал на меня. Серый сдвинулся, закрывая харчевнику обзор:

— Фрось, правда, пусти. Не трогал я её. И она это знает.

Всемила уже и не пищала, только неуклюже поползла к выходу.

Серый ухватил меня за плечи и поднял с пола, на котором я так и осталась сидеть без сил, прижал к груди и повёл к выходу:

— Ну его, болото это. Как можно скорее уйдём, — шепнул он мне на ухо.

Я сидела на скамье и безразлично глядела в стену. Весея уже залезла на полати, отгородившись от молодых занавеской, не слышно было даже тихого дыхания. Серый заключил меня в объятия такие крепкие, что ещё чуть и затрещали бы рёбра, упёрся подбородком в макушку, поглаживал по спине и молчал.

Молчание затягивалось.

— Фросенька, я боюсь за тебя.

— Я вполне могу за себя постоять. Сам видел.

Серый обнял меня ещё крепче и горько вздохнул:

— К сожалению, видел…

Помолчали.

— Тебе тяжело?

Я передёрнула плечами:

— Ну ты б чуть руки расслабил, а то придушишь ненароком…

Муж засопел — отпускать не хотелось. Будто завтра расстаёмся.

— Тебе тяжело ладить с волчицей?

«Уже нет».

— Немного.

— Прости меня.

— Ты дурак, — сделала я вывод.

— Это точно. Я снова сделал всё неправильно. В Озёрном Краю я искал человека… волка, который бы помог тебе привыкнуть. И вчера ночью я напал на его след.

— Нашёл? — равнодушно поинтересовалась я.

— Лучше бы не находил…

— Он не поможет?

— Он сумасшедший.

— А я — нет? — я и сама уже сомневалась, в своём ли мы уме. Два неприкаянных оборотня. Без дома и семьи. Без родного угла и давно забывшие обо всём на свете, кроме спасения собственных шкур. Разве это — жизнь?

— Все мы немножечко, — многозначительно протянул любимый, — он дал мне несколько советов. И я хочу верить, что они правильные. Поэтому я хочу, чтобы ты знала: я всегда рядом. Не уйду, не оставлю и никому тебя не отдам. Даже если попросишь.

Я не попрошу.

Надеюсь, что не придётся.

Манящая, пряная, щекочущая моросью ноздри.

Она подкрадывается сзади и закрывает глаза мокрыми ладонями.

Грустно улыбается и накидывает тьму на плечи, но никак не может согреться.

Она не видит звёзд. Прячется от солнца, заворачивая землю в кокон туманов.

Она обещает сказку. Но сама боится в неё поверить.

Осень наступила так внезапно, что никто и слова молвить не успел.

Сегодня я бегала в лесу одна. Отпустила волчицу, дала ей волю, отбросив страхи, и вместе с ней вдыхала мокрую землю и влажный листопад. Я не перечила. Она не злилась. Поладить оказалось не так сложно.

Перекинулась недалеко от деревни. Женщины привыкли к боли. Испокон веков каждый месяц Мать-Земля напоминала, что мы — матери: дающие, дарящие, создающие жизнь. И мы привыкли принимать послание с гордостью, хоть и через боль. Превращаться… неприятно. Но сливаться воедино с силой, ломающей кости, чтобы родить тебя заново — иной, свирепой, живой, совершенной

— стоит того.

Напрягая мышцы, почувствовала, что волчица никуда не делась. Сейчас я, может, и человек, но зверь бежит по жилам, отзывается с биением сердца, принюхивается при каждом вздохе.