Герасим поморщился. Постель не самое подходящее место, чтобы обсуждать криминальные новости. Есть куда более интересные вещи.

— И что? — равнодушно спросил Оленин.

— Украли алмазы на три миллиарда долларов, — произнесла Маруся, глубоко вздохнув, — преодолев ложбинку, пальцы проникли внутрь.

— Кому-то очень повезло, — хмыкнул Герасим Оленин, посмотрев в лицо женщины. В какой-то момент она прикрыла глаза, а острый подбородок дернулся, обозначив сладостную муку. Значит, он находился на верном пути, останавливаться в такой момент просто преступление по отношению к разнежившейся подруге. — И что это за банк?

Губы Маруси разомкнулись, выпуская из груди еще один выдох, более сладострастный.

— Банк «Заречье»… у меня там племянник… работает… в хранилище, охранником.

— Это Потап, что ли?

— Он самый… А говорил, что такой банк никогда не ограбят.

Наблюдать за женскими сладостными муками всегда приятно. Тем более когда хорошо знаком с ее телом. Нажимаешь на разные участки — и извлекаешь из груди различные звуки, как из хорошо отлаженного инструмента. Пожалуй, что на таком чувствительном теле, как у Марии, можно сыграть целую симфонию.

— Интересно, что они будут делать с такой прорвой денег?

— Главное, чтобы были деньги, а что с ними делать — всегда можно придумать, — хмыкнул Оленин.

Свободной рукой Герасим погладил по-девичьи упругую грудь Маруси, дотронувшись кончиками пальцев до набухшего соска. Странное дело, он не однажды наблюдал у нее некоторую особенность — в период возбуждения соски из светло-коричневых вдруг превращаются в почти алые. И Герасим, не удержавшись, тронул их губами, как если бы хотел попробовать на вкус. Маруся изогнулась в дугу, издав продолжительный стон. Интересно, а она сумеет осмыслить следующий вопрос?

— А что делала бы с деньгами ты? — спросил Герасим, чуть отстранившись.

Заполучив желанную свободу, женщина отдышалась. Даже открыла глаза, чтобы посмотреть, чувствует ли он то же самое, что и она. И, видно заполучив ответ на немой вопрос, ответила с придыханием:

— Отложила бы на старость. Наверное, купила бы дом и все свободное время уделяла бы нашему сыну. А когда бы он подрос, потратила бы их на его учебу.

Герасим невольно нахмурился. Рассудительность Маруси покоробила. Невольно складывалось впечатление, что он лежал с двумя разными женщинами. Ее тело продолжало получать удовольствие, а вот мозги активно участвовали в разговоре. Он тут старается, себя, можно сказать, не жалеет, из сил выбивается, а у нее еще хватает силы столь здраво рассуждать. Как будто он здесь ни при чем! Придется ее наказать. И Оленин провел ладонью по ее животу, а потом погладил внутреннюю часть бедер, наиболее чувственную часть ее организма. Маруся тяжело и отрывисто задышала, требуя продолжения. Ее голова запрокинулась, выставив гибкую шею. У самого основания, близ крохотной ямочки ритмично билась синяя жилка, отсчитывая сладостные мгновения.

Интересно, а сейчас Маруся в состоянии ответить на следующий вопрос?

— Но это всего лишь тысячная часть из той суммы, что ты получила бы. А что бы ты стала делать с остальными деньгами? — спросил Герасим, продолжая смотреть в приоткрытый рот, из которого готов был вырваться стон. Шея дрогнула, а губы, подчиняясь глотательному рефлексу, на мгновение сомкнулись.

— Наверное, открыла бы свое дело, — сбивчиво ответила Маруся. И вновь закрыла глаза.

Ишь ты! Она еще способна строить прагматичные планы. Он так старался, а ее никак не пронять. Что ж, придется пойти на крайние меры. Слегка раздвинув ее колени, Герасим уверенно вошел, почувствовав, что его ждали. А он задерживается, приставая с какими-то глупыми и неуместными вопросами. И он, прижав Марусю к себе, принялся входить в нее сильными ритмичными толчками, отмечая, что с каждым движением ее голова все более запрокидывается.

— Ты думаешь, у тебя бы получилось? — спросил Герасим, созерцая закатившиеся глаза.

Однако Маруся его уже не слышала, она смело подавалась навстречу его движениям, а через широко открытый рот вырывались отрывистые приглушенные стоны.

Герасим довольно улыбнулся, понимая, что в этой любовной схватке он одержал убедительную победу…

Всю ночь отчего-то не спалось, без конца ворочался, чем вызывал неудовольствие Маруси, и когда наконец его накрыло с головой тяжелое забытье, пришлось продрать глаза — солнечный луч, отыскав брешь между занавесками, неприятно слепил и побуждал к действиям.

Поднявшись, осмотрел Марусю, бесстыдно раскинувшуюся на простыне, и невольно отметил, что талия у нее слегка оплыла. Но в целом фигура оставалась хорошей. Сегодняшняя ночь удалась, и губы сами собой расползались в стороны, припомнив пикантные подробности сладострастных часов.

Одевшись, Герасим вспомнил о машине, встреченной в лесу, и внутри ворохнулось тревожное чувство. Костер был большим, не исключено, что он мог не заметить несколько угольков, спрятавшихся в траве, и в этом случае недалеко до пожара. Подгоняемый дурными предчувствиями, Герасим осторожно вышел из дома и тихо прикрыл за собой дверь.

Кострище Оленин отыскал сразу: оно просматривалось между стволами деревьев черной проталиной. Вокруг обожженная трава и разбросанные холщовые мешочки. Герасим подошел ближе: интересно, что они могли там сжигать? Пнул остывшее кострище, в углях всего-то истлевшая ткань, рваные пакеты, оберточная бумага, коробочки, в каких обычно хранят драгоценные украшения. Интересно, что бы это могло значить? Подняв одну из них, он открыл. Внутри серый бархат с выемкой для ювелирного изделия. Похоже, в нем лежало кольцо. Поднял еще одну коробочку — опять пусто. Хотя глупо было бы полагать, что ночные гости станут сжигать ювелирные изделия. «Надо же, — возмутился Оленин, — нашли где палить мусор. Если каждая проезжающая машина начнет сбрасывать свой мусор в заповедный лес, то в течение одного месяца превратит его в свалку! Это им просто так не пройдет. Разыскать этих мерзавцев и заставить на собственном горбу вытащить отсюда всю эту помойку». Пришедшая мысль Герасиму невероятно понравилась: будет наука для всех тех, кто задумает сюда наведываться. Нужно зайти к участковому, Диме Афанасьеву, приятелю, с которым он нередко отправлялся на утиную охоту и который тоже любит вставать очень рано.

Приободренный пришедшей мыслью, Герасим направился к участковому. Тот оказался на месте, что-то энергично писал на листке бумаги, посматривая в протоколы, разложенные на столе.

— Ты по поводу рыбалки, что ли? — приободрившись, спросил капитан. — Знаешь, мне тут место одно подсказали. Там вот такие щуки водятся, — раздвинул он руки в стороны. — Так что давай завтра в ночную!

Герасим неловко топтался у входа. Он всегда чувствовал себя неуверенно, когда перешагивал полицейский участок. Не то чтобы видел за собой какие-то прегрешения (за кем их нет, если вдуматься!), а просто его приятель разительно менялся, стоило ему только надеть полицейский китель. Даже в голосе, всегда таком приветливом, появлялись вдруг какие-то командные интонации.