— Ведь ты же не виноват, — сказала Карин.

— Но, может, отец подумает, что мне не следовало ничего принимать из рук Элиаса. Как ты считаешь, все в деревне знают, что я был пьян? — спрашивал он опять. — Что говорят работники и старая Лиза? Что говорит Ингмар-сильный?

— Он ничего не говорит, — успокаивала его Карин.

— Ты, Карин, объясни им, пожалуйста, как все произошло. Мы были в трактире в Кармсунде. Они пили всю ночь, а я сидел на лавке в углу и дремал. Элиас разбудил меня и ласково сказал: «Проснись, Ингмар, тебе надо согреться, вот, выпей, это просто горячая вода с сахаром!» — Мне было очень холодно, когда он меня разбудил, я выпил и в первую минуту понял только, что питье горячее и сладкое. А он дал мне совсем не то, что говорил. Ах, что теперь скажет отец!

Карин отворила дверь. Элиас все еще сидел в столовой, и она подумала, что ему не мешает послушать их разговор.

— Если бы отец был жив, Карин! Если бы только отец был жив!

— Что же тогда, Ингмар?

— Я думаю, что отец убил бы Элиаса.

Элиас грубо расхохотался, а Ингмар смертельно побледнел, услышав его смех. Тогда Карин поспешила затворить дверь.

После этого случая Элиас стал гораздо уступчивее и не препятствовал Карин, когда она решила поместить Ингмара к учителю.

В первое время после того, как Тимс Хальвор получил часы, ни один крестьянин не упускал случая зайти к нему в лавку, чтобы послушать историю о часах Ингмара Ингмарсона. Целыми часами простаивали крестьяне в длинных белых шубах, облокотившись на прилавок, и, с серьезными лицами глядя на Хальвора, внимательно слушали его рассказы. В заключение Хальвор вынимал часы из кармана и показывал смятую часовую крышку и разбитый циферблат. «Да, так вот как его ударило бревно! — говорили крестьяне, и казалось, что перед их глазами встает вся картина смерти Ингмара. — Да, ты должен гордиться, что владеешь этими часами, Хальвор».

Показывая часы, Хальвор все время крепко держал их за цепочку, ни на секунду не выпуская их из рук.

Однажды в лавке Хальвора по обыкновению толпился народ. Хальвор рассказал всю историю и, наконец, вынул часы. Всех присутствующих охватило какое-то благоговение, и в лавке воцарилась глубокая тишина, пока крестьяне один за другим подходили и рассматривали часы.

Как раз в это время в лавку вошел Элиас, но все были так заняты часами, что никто не обратил внимания на его приход. А так как Элиас знал историю с часами своего тестя, то сразу понял, в чем дело. Он не завидовал Хальвору, но ему казалось смешным, что он и другие с таким благоговением относятся к старым сломанным часам.

Элиас протиснулся к прилавку и, быстро протянув руку, выхватил у Хальвора часы.

Хальвор бросился отнимать их, но Элиас отступил назад, держа часы высоко в руке, словно поддразнивая его. Хальвор оперся руками о прилавок и перепрыгнул через него. У него был такой свирепый вид, что Элиас испугался и вместо того, чтобы остановиться и вернуть часы, очертя голову бросился бежать по лестнице, ведущей на улицу. К несчастью, он попал ногой в пролет и упал с лестницы. Хальвор бросился на Элиаса, вырвал у него часы и несколько раз его ударил.

— Не бей меня, — запричитал Элиас. — Посмотри лучше, цела ли моя спина.

Хальвор выпустил его, но Элиас не мог шевельнуть ни рукой ни ногой.

— Помоги мне, — попросил он.

— Сам встанешь, когда протрезвеешь, — сказал Хальвор.

— Я не пьян, — возразил Элиас, — но когда я ступил на лестницу, мне показалось, будто ко мне подошел Ингмар-старший и взял у меня часы; я испугался и упал.

Тогда Хальвор наклонился, чтобы поднять беднягу. Элиаса отвезли домой. Он сломал себе позвоночник, и у него отнялись ноги.

С этого дня Элиас не вставал с постели. Он превратился в беспомощного калеку, но он мог говорить, и целый день только и делал, что молил дать ему водки.

Доктор строго-настрого запретил Карин давать ему спиртные напитки, которые оказались бы для него смертельны. Тогда Элиас начал стараться силой добиться своего, он кричал и шумел все ночи, вел себя как безумный и никому не давал покоя.

Для Карин наступила тяжелая жизнь. Муж так мучил ее, что казалось, она этого больше не вынесет. Он наполнял весь дом своими проклятиями и бранью, и их жизнь превратилась в сплошной ад.

Тогда-то Карин и обратилась к учителю с просьбой взять к себе Ингмара. Она не хотела, чтобы брат ещё хоть один день провел дома, и не взяла его даже на Рождество.

Все работники Ингмарсгорда были в каком-нибудь родстве с Ингмарсонами и всю жизнь провели в усадьбе. Если бы не это, они не выдержали бы такой жизни.

Редкую ночь Элиас давал им спокойно спать. Каждый раз он придумывал что-нибудь новое и так мучил Карин, что она, в конце концов, исполняла его просьбу.

Такая ужасная жизнь тянулась для Карин больше года.

Позади хмельника в Ингмарсгорде была маленькая скамеечка. Это было любимое местечко Карин, куда она уходила побыть одной и погоревать о своей жизни. Низко согнувшись, опершись локтями о колени и подперев подбородок рукой, сидела она неподвижно, глядя перед собой. Отсюда открывался вид на хлебные поля, тянувшиеся отсюда до самого леса, за которым виднелись очертания горы Клакберг.

Одним апрельским вечером Карин пришла сюда снова. Она чувствовала себя слабой и утомленной, как это часто бывает с людьми весной, когда снег только что начинает таять. На дворе мокро и грязно, и весенние дожди еще не успели омыть землю. Солнце уже пригревало, но хмель еще спал под одеялом из еловых ветвей и не мог защитить ее от северного ветра. Ветер был сильный и гнал по полям сухую траву и всякий сор. Горы были окутаны туманом, березы начинали темнеть на вершинах, но на опушке леса еще лежал глубокий снег.

— Да, вот и весна скоро, — думала Карин, чувствуя себя еще более усталой; ей казалось, что она не сможет пережить еще и это лето.

Она думала о том, сколько забот ей теперь предстоит: посев и косьба сена, выпечка хлебов, стирка, а еще надо ткать и шить одежду; нет, она не справится со всем этим.

— Лучше бы мне умереть, — тихо произнесла она. — Мне кажется, я живу теперь только для того, чтобы помешать ему напиться до смерти.

Вдруг она подняла голову, ей показалось, что кто-то ее окликнул. Перед ней стоял Хальвор Хальворсон, облокотившись на изгородь, и глядел на нее.

Карин не знала, когда он подошел, было похоже, что он уже давно стоит здесь.

— Я так и думал, что найду тебя здесь, — сказал Хальвор.

— Почему?

— Да, я вспомнил, что прежде ты, улучив минутку, всегда прибегала сюда погоревать о чем-нибудь.

— Ах, прежде мне не о чем было горевать.

— Если у тебя не было горя, ты придумывала его себе.

Карин взглянула на Хальвора. Он, наверное, думает, что она сглупила, не выйдя замуж за него, такого гордого и красивого. «Теперь я ему попалась, — подумала она, — и он может насмехаться надо мной сколько хочет».