— Отец велел передать тебе поклон и часы, — сказал он, подавая ему часы.

Хальвор сидел молча, нахмурившись, а когда к нему подошел мальчик с часами, он прикрыл глаза рукой, словно не желая его видеть. Ингмар довольно долго простоял, протягивая ему часы. Наконец он взглянул на хозяйку, как бы ища ее помощи.

— Блаженны миротворцы, — сказала она.

Тогда Хальвор сделал движение рукой, словно желая оттолкнуть часы. Но тут вмешался в дело и учитель.

— Мне кажется, вы не можете требовать большего, Хальвор, — сказал он. — Я всегда говорил, что, если бы Ингмар Ингмарсон был жив, он позаботился бы о вашем добром имени, как вы того и заслуживаете.

Тут все увидали, что Хальвор свободной рукой как бы против воли взял часы, и, как только они очутились в его руках, он спрятал их на груди под куртку и жилет.

— Этих часов у него уже никто не отнимет, — сказал, смеясь, учитель, видя, как Хальвор накрепко застегивает куртку.

Хальвор тоже смеялся; он встал, гордо выпрямился и тяжело перевел дух. Яркий румянец выступил у него на щеках и он оглядел всех блестящими глазами.

— Похоже, Хальвор, для вас начинается новая жизнь, — сказал учитель.

Элоф Эрсон из Элиасгорда, женившийся на Карин из Ингмарсгорда, был сыном человека злого и скупого. Ребенком его никогда не кормили досыта, да и взрослым юношей он терпел всякие притеснения. Старик вечно заставлял его работать, никогда не пускал его потанцевать и повеселиться с молодежью, и даже по воскресеньям не оставлял его в покое. А когда Элиас Элоф, наконец, женился, то и тогда не был сам себе господином, а попал под начало к тестю. В Ингмарсгорде тоже думали только о работе и сбережениях. Но при жизни Ингмара Ингмарсона Элиас Элоф казался вполне довольным. Он трудился с утра до вечера и не требовал ничего другого. Все говорили, что Ингмарсоны нашли, наконец, зятя себе по душе, потому что Элоф Эрсон, казалось, и не подозревал, что на свете существует что-нибудь, кроме работы.

Но когда Ингмар-старший умер, зять его начал пить и вести самую беспутную жизнь. Он подружился со всеми деревенскими гуляками, приглашая их к себе в Ингмарсгорд, или сам ходил с ними по кабакам и игорным домам. Элоф совершенно забросил работу и пьянствовал целыми днями. Через несколько месяцев он стал настоящим пьяницей.

Когда Карин увидела его в первый раз пьяным, она словно окаменела.

— Это Бог меня наказывает за то, что я обидела Хальвора, — подумала она.

Мужа она ничем не попрекнула и не стала читать ему нотаций. Она скоро увидела, что он похож на дерево с гнилыми корнями, и ей нечего ждать от него ни опоры, ни помощи.

Но сестры Карин не были так рассудительны. Они стыдились распутной жизни зятя и не могли примириться с тем, что из Ингмарсгорда далеко по дороге разносится шум и пьяное пение. Они то начинали бранить его, то увещевать. Хотя он, в сущности, был добрый человек, но впадал иногда в сильную ярость, и от этого в доме были постоянные ссоры и дрязги.

Карин только и думала о том, чтобы удалить сестер из дому и избавить их от ужасной жизни, какую ей приходилось вести. Летом она выдала замуж двух старших, а двух младших отправила в Америку к богатым родственникам.

Всем сестрам она выплатила их часть наследства, каждой по 20.000 крон. Сама Карин получила имение, но было решено, что Ингмар выкупит его за свои 20.000 крон, как только достигнет совершеннолетия, и тогда Карин и Элиас Элоф переедут в другое место.

Удивительно, что у Карин, выглядевшей такой нерешительной и боязливой, хватило сил выпустить из гнезда столько птенцов, да еще достать им мужей, деньги и билеты в Америку. Обо всем ей пришлось заботиться одной, потому что от мужа ждать помощи не приходилось.

Но больше всех беспокоил Карин ее брат, называвшийся теперь Ингмаром Ингмарсоном. Он резче всех сестер выступал против мужа Карин и не только на словах, но и на деле. Один раз он вылил всю водку, привезенную Элиасом Элофом, а другой раз Элоф застал его, когда он разбавлял спиртное водой.

Осенью Карин хотела по-прежнему отправить Ингмара в Фалунскую школу, но ее муж, бывший опекуном Ингмара, решительно воспротивился этому.

— Ингмар будет крестьянином, как я и наши отцы, — сказал Элиас Элоф. — Чему ему учиться в школе? Зимой мы поедем с ним в лес выжигать уголь, это будет ему лучшая школа. В его возрасте я всю зиму проводил в хижинах угольщиков.

Карин так и не удалось переубедить его, и ей пришлось согласиться, чтобы мальчик остался дома.

Элиас Элоф всячески старался привлечь мальчика на свою сторону. Выезжая из дома, он почти всегда брал его с собой. Ингмар ездил очень неохотно, так как он вовсе не желал принимать участие в попойках зятя. Но тот каждый раз клялся, что едет только в церковь или в лавку; а когда они отъезжали подальше от дома, то он гнал лошадь к кузнецам на заводы Бергсона или в трактир в Кармсунде.

Карин радовалась, когда муж брал мальчика с собой. Тогда она была спокойна, что он не свалится в канаву и не загонит лошадей.

Но однажды Элиас вернулся домой в восемь часов утра, и Ингмар крепко спал, сидя в тележке.

— Помоги мне вынести его, — сказал Элиас Карин. — Бедный малый напился, он на ногах не стоит.

Карин от ужаса не могла пошевельнуться. Она опустилась на ступени, чтобы собраться с силами, прежде чем помочь ему внести Ингмара.

Поднимая его, она увидела, что мальчик не спит: он лежал без сознания, холодный как мертвец. Карин взяла его на руки и внесла в комнату, потом заперла дверь и начала приводить брата в чувство.

Немного спустя Карин вошла в столовую, где завтракал Элиас. Она подошла и положила руку ему на плечо.

— Кушай хорошенько, — сказала она. — Если мой брат умрет, тебе уже не придется есть так сладко, как в Ингмарсгорде.

— Ах, что за вздор, — сказал муж, — немножко водки ему не повредит.

— Так и будет, — произнесла Карин, впиваясь своими жесткими, худыми пальцами в его плечо. — Если он умрет, тебя ждут двадцать лет тюрьмы, Элиас.

Когда Карин вернулась к мальчику, он уже пришел в себя, но голова у него кружилась; он не мог пошевелиться и ужасно страдал.

— Карин, как ты думаешь, я умру? — спрашивал он.

— Нет, конечно, нет, — отвечала она, садясь возле него.

— Я не знал, что они дают мне, — сказал он.

— Слава Богу за все, — серьезно произнесла Карин.

— Напиши об этом сестрам, если я умру, — сказал мальчик. — Напиши, что я не знал, что это была водка.

— Да, — отвечала Карин.

— Я не знал, клянусь тебе.

Весь день у Ингмара была лихорадка и бред.

— Не говори только отцу, — просил он сестру.

— Нет, никто ему ничего не скажет.

— Но если я умру, отец узнает, и мне будет перед ним стыдно.