знали — и радовались, что Премала будет женой моего брата. Даже мама, считавшая, как все матери, что нет на свете девушки, вполне достойной ее сына, казалась удовлетворенной. И когда она назвала октябрь, как возможный срок свадьбы, Кит сразу согласился.

— А у тебя нет никаких сомнений? — озабоченно спросила она, испытующе вглядываясь в его лицо. — Или ты идешь на это только ради меня?

— Ради тебя я готов идти на все, — игриво ответил он. — Но тут у меня действительно нет сомнений.

— Правда?

— Правда, дорогая. Никаких.

Но мама все еще сомневалась и коснулась кончиками пальцев его лица, как это делают слепые, когда хотят убедиться в искренности своих любимых. Желая еще раз проверить себя, она спросила:

— Она тебе действительно нравится? Не ошиблась твоя мать в выборе?

— Нет, выбрала ты удачно. Премала очень мне нравится.

Я знала, что Премала ему нравится, как и всем нам. С тех пор как она к нам приехала, он перестал хандрить. Приступы угрюмой раздражительности случались с ним все реже и реже — казалось, к нему возвращается прежняя жизнерадостность. Вне стен клуба он чувствовал себя в обществе Премалы почти счастливым и любил с ней беседовать, потому что она умела слушать. Он гордился ее достоинствами, восхищался ее красотой. Чего же не хватало ему в девушке, которую он собирался назвать своей женой? Я внимательно наблюдала за ним, ища ответа, и не находила: он наглухо запер тайники своей души и бдительно охранял их.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Хотя до свадьбы оставалось два месяца, приготовления к ней уже начались, ибо предстояло еще многое сделать. Мать Премалы писала нам, что очень хочет помочь. Но беда в том, — с некоторой горечью объясняла она, — что младшие сыновья ходят в школу, а муж говорит, что нельзя мешать их учебе. С собой она взять их не может, а оставить с ним он не позволяет. Очень уж мужчины несговорчивы, да и руки у нее связаны.

Обязанности, которые обычно ложатся на плечи матери невесты, взяла на себя — без особых возражений — моя мама. Со дня на день ждали прибытия ювелиров, хотя не было никакой уверенности в том, что они приедут: хороших ювелиров немного, люди они капризные, и залучить их нелегко. Когда же они наконец приехали, она вместе с Премалой изучала каталоги, рассматривала драгоценные камни, вдавленные в воск (так лучше видна форма), и спорила о преимуществах той или иной огранки. Вдвоем они наносили визиты родственникам — акты вежливости, которыми не только нельзя пренебрегать, но которые следует осуществлять очень тщательно и с соблюдением всех правил, ибо от этого зависит отношение родных к молодой чете.

И, конечно, покупки: браслеты, сари, сандалии, серебряные и медные украшения, мыла, благовония. Весть о предстоящей свадьбе распространилась по всей округе, и к нам потянулись уличные торговцы. Они раскладывали на верандах свой товар и скромно усаживались рядом. Спокойные, терпеливые, они могли ждать часами: как и у бродяг, у странствующих торговцев времени всегда сколько угодно. Иногда их терпение вознаграждалось, и либо мама, либо Премала покупала отрез натурального шелка у улыбающегося услужливого китайца, шелковое сари у купца из Бенареса или выбирала из груды сверкающих хрупких изделий несколько разноцветных браслетов.

Все эти хлопоты почти не оставляли маме времени для занятий домашним хозяйством; Премала и Додамма тоже завязли в делах, и значительная часть обязанностей по дому легла на меня. Так что и я оказалась загруженной непривычной для себя работой.

Каждое утро мне приходилось следить, как доят коров, не разбавляют ли молоко водой, прокипячено ли молоко к завтраку, запасена ли на весь день кипяченая вода, — одним словом, я делала то, что нельзя доверять слугам. Потом надо было отпустить фураж и провизию: сено для коров, жмых для коз, овес для лошадей, рис и пшеничную муку — для всех нас. Фрукты и овощи полагалось промыть в марганцевом растворе — таково было непреложное требование отца. И ездить за ними на рынок приходилось тоже самим — таково было требование мамы. По сравнению со всем этим, приготовления к приезду Кита, как бы внушительны они ни были, казались детской игрой. Тогда, как я теперь думала, у нас в доме была тишь да гладь.

— Через год все это начнется сначала, — угрюмо сказал Говинд. Я с удивлением посмотрела на него. Он улыбнулся. — Семнадцать лет — возраст подходящий, разве ты не слышала? Скоро твоя очередь.

— Сначала ваша, — возразила я. — Вы же старше меня.

— Но ты — женщина.

— Ну, знаете ли, некогда мне с вами болтать, — .выпалила я. — И без того забот хватает. — И с этими словами вылетела из комнаты.

За дверью стояла Додамма.

— Милая моя девочка, я почти не вижу тебя последние дни, — ласково пропела она. — Ты занята?

— Да, — ответила я, сдерживаясь, чтобы не бросить язвительное замечание. Если б я сказала «нет», она придумала бы для меня какое-нибудь занятие.

— А ты лучше выглядишь, когда занята, — заметила она. — И мечтать стала меньше.

— Откуда вы знаете?

— Времени на это не хватает, — ответила она, потирая руки от удовольствия.

— Было бы очень хорошо, — наморщив лоб, сказала мама, — если бы ты отпросилась на несколько дней» Дома много дел» Ты бы поговорила с директором колледжа, а?

При иных обстоятельствах я обеими руками ухватилась бы за это предложение. Я не испытывала к колледжу ни любви, ни ненависти, — ходила туда, да и все. Но сейчас я думала иначе.

— Зачем? — спросила я. — Это же не моя свадьба.

— Я полагала, тебе легче будет, — спокойно ответила она. — Да и мне было бы хорошо с тобой.

— А как же я сдам экзамены?

Наступило молчание. «Так ли уж это важно?» — спрашивали ее глаза. «Для меня — да», — отвечали мои. Однако вслух мы ничего не сказали.

— Мне кажется, ты переменилась, — медленно выговорила мама, — с тех пор, как приехал… Китсами.

Было ясно, что, называя Кита, она имела в виду Ричарда. Я с удивлением поняла, что она права, но до ее слов мысль эта ни разу не приходила мне в голову. Прежде я не придавала особого значения приезду Ричарда; это была для меня просто дата для отсчета времени. Но мама усматривала во всем этом особый смысл.

Время шло, и в доме стало многолюднее, чем когда-либо. Самые большие комнаты решено было отремонтировать, и там уже трудились маляры и штукатуры. Садовник и сторож давно уже отчаялись и перестали отгонять деревенских мальчишек, которых невозможно было отличить от детей рабочих.