— Можно взять твою машину? — спросила Люси.

Мать кивнула, но на ее лице отразилось недовольство.

— Надо бы, чтобы ты летом помогла с оплатой за газ.

— Я заправлю баллоны. Сегодня я подала два заявления.

— Умница.

Ее маме всегда хотелось быть довольной. Она не желала осложнять жизнь Люси. Сама она так намаялась с Даной, что недостатки Люси казались ей почти достоинствами.

Пергам, Малая Азия, 754 год

Забегаю вперед, чтобы рассказать об одной из самых важных своих жизней, седьмой по счету, которая началась в Пергаме, что в Малой Азии, приблизительно в 754 году по новому летоисчислению. Возможно, вы слышали о Пергаме. Когда-то это был великий город, но ко времени моего рождения пора его расцвета миновала. Это было одно из прелестнейших мест среди тех, где мне довелось расти.

Пергам прославился как эллинистический город с колоссальным величественным акрополем и огромным амфитеатром, вмещающим десять тысяч зрителей. Во втором веке до нашей эры этот город легко превратился в римский, когда жители без сопротивления отдали себя под власть империи. В нем находилась одна из крупнейших библиотек Древнего мира, насчитывающая свыше двухсот тысяч книг. После того как один из Птолемеев прекратил экспорт папируса из Египта, здесь изобрели пергамент. Если вы знаете историю Древнего мира, то вспомните, что именно эту библиотеку Марк Антоний подарил Клеопатре в качестве свадебного подарка.

В период моего детства немногие прекрасные сооружения оставались нетронутыми, другие обрушились, а большая часть храмов была разрушена или преобразована в христианские церкви. А вот рынок сохранился в почти неизменном виде.

Когда я жил там, прямо с порога дома видно было Эгейское море. В наше время город возвышается над долиной, на пятнадцать миль удаленной от моря. Я вернулся туда несколько жизней назад, когда там начинали раскопки немецкие археологи, и снова увидел развалины старого города. Я узнавал колонны и каменные блоки под ногами. Раньше я уже прикасался к ним. Они казались мне ближе большинства человеческих существ. Пока мир вокруг нас менял свои очертания, мы замерли на месте.

Теперь я редко испытываю ностальгические чувства. Слишком многое оставил позади. Я знаю, что легче всего принять постепенные перемены, а огромные скачки и потери способны сокрушить человека. Из моей памяти давно уже стерся мой дом, следы моей жизни, воспоминания о семье. Но не это меня огорчало, а вид древнего города, когда-то могущественного, стоявшего на морских торговых путях, а ныне втиснутого в отдаленную засушливую местность.

А тогда я, мальчишка из восьмого столетия, сокрушался о том, каким разрушительным выглядит настоящее и насколько хрупко прошлое. Настоящее быстро проходит, можете вы сказать, и так оно и есть, но оно уходит, сметая все на своем пути.

Я часто сидел у какого-нибудь полуразрушенного алтаря с видом на море и пытался вообразить, каким был наш город до упадка. Хотелось думать, что история — путь прогресса, но, глядя на то, что осталось от Пергама, и размышляя о возможных путях в будущем, я понимал, что это не так.

Первым важным событием той моей жизни стало появление моего старшего брата из моей первой жизни в Антиохии, который вновь вернулся к роли старшего брата. Такого рода события, когда члены семьи переходят из одной жизни в другую, время от времени происходят. Держаться людям вместе на протяжении нескольких жизней обычно помогает преданность, однако исконное стремление души обрести гармонию и решимость может заставить человека противостоять перенесенным страданиям. Я узнал старшего брата с чувством неловкости, сохранившимся с юности. Меня терзала любая ассоциация с горящей деревней в Северной Африке, и к этому добавилась неприязнь, давно возникшая между мной и братом, когда я признался командиру — а позже священнику, — что мы совершили набег не на ту деревню. Мной двигало неотвязное чувство вины, а не враждебность или мстительность, но брат понял это по-своему. С первого момента узнавания, когда мне было не более двух-трех лет, я сообразил, что нужно избегать его.

Теперь его звали Иоаким, и он, храня верность своему раннему увлечению стать сторонником иконоборчества при императоре Константине, в возрасте семнадцати лет ушел из дома, оставив семью в Пергаме. Его миссия заключалась в уничтожении религиозного искусства, нападении на монастыри и унижении монахов. Нет никакого секрета в том, как уничтожались прекрасные старинные произведения искусства.

В то время меня звали Киросом. Я стремился, чтобы в каждой жизни у меня было новое имя. Позже я стал отзываться на имя, данное мне родителями, но сам себя называл старым именем. Это сбивало с толку больше, чем можно представить. Даже в течение одной жизни в одном теле довольно сложно сохранить свою индивидуальность. Вообразите себе десятки жизней и десятки тел в десятках мест и десятках семей, и это далее усложняется десятками смертей в промежутке. Без моего имени моя история — не более чем внушительный клубок случайных воспоминаний.

Иногда у меня возникало желание прервать нить моей затянувшейся жизни. Продолжать путь, сохраняя в себе целостность личности, казалось слишком трудным. Мне представлялось, будто прошлое и будущее, причина и следствие, модели поведения и связи образуют гигантское хитроумное устройство, продолжающее работать лишь благодаря моим усилиям. Если я махну на это рукой, все обратится в хаос чувств. Вот то, чем мы действительно владеем. Все прочее — фантазии и выдумки. Но нам нужны эти выдумки.

В какой-то момент после начала последнего тысячелетия я стал называть себя по-особому. Как бы ни называли меня родители, я просил их называть себя Дэниелом, тем именем, которое было у меня с самого начала. Некоторые противились, но всем, так или иначе, приходилось смириться, потому что у них попросту не было выбора.

События того вечера, о которых я хочу вам поведать, произошли около 773 года. Есть много такого, что я повидал и о чем мог бы вам рассказать. Но я излагаю любовную историю и постараюсь придерживаться нити повествования с наименьшими отступлениями.

Я отчетливо помню тот особенный вечер. Два года я не видел своего ужасного брата Иоакима, и он должен был приехать домой. Несколько недель назад он известил нас о том, что взял жену и привезет ее с собой. Как вы понимаете, все семейство переполошилось. Брат был старшим сыном в семье, и, несмотря на то что слыл отвратительным человеком, мы все думали о нем хорошо, поскольку его уже долго с нами не было.

Если не считать старшего брата, у меня в те годы была хорошая семья. В свое время я повидал порядочно людей, и лишь немногие внушали доверие. Полагая, что таких потом будет больше, я ошибался и не уделял достаточно внимания своим родителям. Отец мой был добрым человеком, хотя и сдержанным, а моя мать была искренне любящей душой, что, вероятно, иногда шло ей во вред. Самое худшее, в чем я могу их обвинить, это родительская слепота. Это нечто присущее почти всем, кто любит своих детей. Два моих младших брата, особенно самый маленький, отличались добрым нравом и доверчивостью.