Нашел: пьют вино – сквозь окна виднелись лица у этих пьяных, мрачные, ошеломлены смехом. Далее работает мужичок сани, и в лице горел труд, в избе тишина. Потом ткут рогожки с песнями недуховными, но труд певиц Богу угоден – они работали, в трудах у них дремота, они разгоняли сон, потому и пели, как бы поболе сработать – поэтому Господь не так строго взыщет.

Потом достиг домов священников. Что же? И у одного псаломщика два священника тоже беседуют и прочие с ними – на картах, в деньги. У них тоже в лице сиял свет азарта, но это свет не прозрачный. Но не будем судить, но по примеру их игры поступать не будем, а будем их ожидать хорошими и учиться у них, когда они в молитвах, а не у карт.

Потом встретил в одном доме сидели два старичка. Николаевские солдатики, и беседуют о долгой своей службе, воспоминанья, но с боязнью, потому видели много горя и трудов. В общем, у крестьян по вечерам труд святыни и благочестия».

16 декабря 1911 года у Распутина произошла стычка с епископом Гермогеном и иеромонахом Иллиодором. Епископ Гермоген, действовавший в союзе с иеромонахом Иллиодором (Труфановым) и юродивым Митей Козельским (Д. Поповым), пригласил Распутина к себе на подворье, на Васильевском острове, и в присутствии Иллиодора «обличал» его, несколько раз ударив крестом. Между ними завязался спор, а потом и драка, причем, по некоторым сведениям, нападавшие грозились оскопить Распутина, если он не покинет столицу и не поклянется более никогда не переступать порога царского дворца.

Гермоген жестоко раскаивался в том, что помог недостойному, как он решил, человеку приблизиться к царской семье. Юродивому Мите более сильный конкурент перебил доступ к царской семье и связанные с этим доходы.

Такого же конкурента видел в Распутине и Иллиодор. Он, как и Распутин, оказывал сильное гипнотическое воздействие на свою аудиторию, прежде всего женщин. Огромные толпы стекались на монастырское подворье в Царицыне на проповеди Иллиодора.

Но Распутин сумел ускользнуть из рук мучителей. По его жалобе был наказан епископ Гермоген, которому запретили заседать в Синоде и сослали.

А.В. Герасимов вспоминал: «Очень щекотливое поручение было возложено на меня летом 1912 года к связи с конфликтом между епископом Гермогеном и Распутиным. Меня вызвал к себе министр внутренних дел Макаров и сообщил, что по высочайшему повелению саратовский архиепископ Гермоген, проживавший в это время в Петербурге в качестве члена Синода, должен быть выслан в Жировицкий монастырь. Причина этой высылки состояла в том, что епископ Гермоген вместе с Иллиодором завлекли Распутина, с которым они до этого состояли в дружеских отношениях, на квартиру Гермогена в Александро-Невской лавре и под угрозой насилия требовали от него поклясться на кресте и Евангелии в том, что он не будет больше посещать царский дворец и вообще поддерживать отношения с членами царской семьи. Но Распутин вырвался от них и изобразил дело государю так, как будто бы это было покушение на его жизнь. Разгневанный государь после этого отдал предписание о высылке епископа Гермогена, который до того времени пользовался большим благорасположением царской семьи.

Поручение, переданное Макаровым, было для меня очень неприятным. Незадолго перед тем я лично познакомился с епископом Гермогеном как раз на квартире у Макарова, несколько раз с ним встречался, и он произвел на меня в высшей степени хорошее впечатление. Высокий, худощавый, с острым, ясным умом, аскет по внешности, он производил впечатление настоящего христианского подвижника, способного умереть за свою веру. Последующая его жизнь доказала правильность этого впечатления. Тем более неприятно мне было выступать в роли передатчика высочайшего повеления об его высылке. Я представил мои возражения Макарову и просил его поручить приведение в исполнение высочайшего постановления кому-нибудь другому. Макаров, признавая резонность моих соображений, сказал, что тем не менее он должен настаивать на выполнении поручения именно мною, так как он думает, что я выполню это щекотливое дело лучше кого бы то ни было другого. В заключение он дал мне письмо к Гермогену, в котором просил последнего смириться перед высочайшей волей и без всяких осложнений выехать из Петрограда. С этим письмом я отправился к епископу Гермогену. Нельзя сказать, чтобы встреча была очень приятная. Епископ был очень взволнован, он, по-видимому, не ждал, что результаты его столкновения с Распутиным будут носить такой характер. В начале он категорически отказывался подчиниться, предлагая арестовать его и отправить этапным порядком. С большим трудом мне удалось его уговорить, причем я взял на себя обязательство устроить дело так, что всякая видимость ареста будет устранена, что он поедет без какой бы то ни было стражи. «Я даже сам не буду вас сопровождать», – обещал ему я.

Наконец Гермоген согласился, и мы условились, что к определенному часу он прибудет на вокзал. На вокзале я снесся с начальником жандармского железнодорожного управления дороги полковником Соловьевым и условился с ним, что как раз в зтот день он выедет якобы для служебных ревизий по дороге и возьмет в свой служебный вагон епископа Гермогена.

Не без тревоги ждал я на вокзале в условленный час епископа Гермогена. Если бы он не сдержал своего обещания и не приехал на вокзал, то мое поручение пришлось бы выполнять с применением насилия, что было бы для меня в высшей степени неприятно. К моему облегчению, епископ Гермоген свое обещание выполнил. Я его встретил на вокзале и провел к вагону полковника Соловьева. Когда Гермоген вошел в вагон и увидел там Соловьева и сопровождавших его жандармов, то он пришел в ярость и начал упрекать меня в том, что я не сдержал своего слова и отправлю его под конвоем жандармов. С большим трудом удалось его успокоить и объяснить, что это не конвой, а случайно совпавшая поездка и что ехать ему в вагоне полковника Соловьева будет во всех отношениях удобнее. Вся дальнейшая поездка прошла благополучно, и я с большим облегчением мог доложить Макарову о выполнении возложенной на меня миссии».

Вот с Иллиодором было сложнее. Иеромонаха в январе 1912 года по постановлению Синода заточили во Флорищеву пустынь Владимирской епархии. Но оттуда он сумел передать на волю письма императрицы, адресованные Распутину. По признанию «старца», эти письма были выкрадены Иллиодором еще в период их дружбы. Императрица писала «старцу»: «Как томительно мне без тебя. Я только тогда душой отдыхаю, когда ты, учитель, сидишь около меня, а я целую твои руки и голову склоняю на твои блаженные плечи». Подобные двусмысленные фразы дискредитировали царскую семью и порождали слухи в народе о любовной связи Александры Федоровны с Распутиным. Фотокопии писем в сотнях экземпляров разошлись по Петербургу. С большим трудом министр внутренних дел А.А. Макаров сумел раздобыть оригиналы и представил их императору. Макаров рассказывал премьер-министру В.Н. Коковцову о реакции Николая: «Государь побледнел, нервно вынул письма из конверта и, взглянувши на почерк императрицы, сказал: «Да, это не поддельное письмо», а затем открыл ящик своего стола и резким, совершенно несвойственным ему жестом бросил туда конверт. Вскоре Макарова отправили в отставку, а Иллиодор в октябре 1912 года обратился с посланиями в Синод и к почитателям, в которых заявлял, что раскаивается в своей деятельности, просит прощения у евреев и отрекается от веры в православную церковь. В результате по постановлению Синода он был расстрижен и освобожден из монастыря, чего он, собственно, и добивался, и удалился в родной хутор станицы Мариинская области Войска Донского.