Думается, что отсюда происходит и тотальное незнание жителей метрополии реального положения дел в Сибири. К чему изучать то, что находится за пределами цивилизованного мира? Это именно про них, ""ссыльных-интеллектуалов"", в конце 19 века сибирский этнограф Дмитрий Клеменц писал: ""образованные люди у нас гораздо более знают про Францию или Германию, чем про Россию, и тем паче про Сибирь"". Потому что Франция или Германия – это, собственно, и есть нормальный мир, тогда как Сибирь – страна варваров. Отсюда же и другое удивительное свойство интеллектуалов, отправлявшихся в Сибирь в 17–19 веках: эта страна совершенно им неинтересна. Как неинтересны нынешнему городскому туристу норки лесных зверей с копошащимися там обитателями.  Декабрист Михаил Фонвизин провел в Тобольске 15 лет, но ни в одном из его писем отсюда нет и намека на осмысление прошлого и настоящего Сибири – зато предостаточно обсуждений столичной жизни и все тех же нарочитых страданий автора. Другой декабрист Александр Муравьев прожил в Тобольске чуть меньше 10 лет, оставил внушительные мемуары и архив писем, но и там нет ни одного размышления автора о жизни Сибири, ее потребностях и будущности. Знаменитые ссыльные были в Сибири инопланетянами, прибывшими сюда словно бы с планеты с высокоразвитой цивилизацией. Словно Данте, они спускались в Сибирь как в Ад вовсе не для того, чтобы изучить местных жителей, а для того, чтобы постичь тайны мироздания и собственной души. Этим они и занимались. Просвещение местного населения в их планы особенно не входило. Как и многие социальные анахронизмы, ссылка в Сибирь была отменена вовсе не из-за большой любви государства к своим подданным – просто ее историческое время очевидно истекло. Во-первых, этого в конце 19 века стал настоятельно требовать нарождающийся в Сибири ""предпринимательский класс"" – люди, которые кормили и обустраивали не только колонию, но и метрополию. Для них ссылка в Сибирь (как и отсутствие гласного суда, и отсутствие свободной прессы) оставалась топором, ежеминутно занесенным над их бизнесом. Иркутский городской голова в письме управляющему Иркутской губернии 25 октября 1881 г. писал: ""имею честь испрашивать ходатайства Вашего: о прекращении ссылки в Сибирь по суду и административным порядком, в даровании Сибири гласного суда и той доли свободы печатного слова, которого пользуется столичная пресса"". В октябре 1581 года по случаю 300-летия присоединения Сибири к России в Петербурге на званый ужин собрались люди, имевшие связи в Сибири – ""сибиряки и сибирячки"". Говорили они о том же: ""позднейшие окраины – Польша и Кавказ по учреждениям более русские, чем трехсотлетняя Сибирь, куда вы съезжаете как бы в неприятельскую, лишь только покоренную страну с исключительными законами"" (из речи Г. Грацианского). В конце 19 века деловые круги выпрашивали, чтобы Сибирь стала наконец Россией. Во-вторых, ссылка перестала выполнять свою главную функцию – консервацию в ""естественной тюрьме"" Сибири неблагонадежных элементов с одновременной попыткой использовать их как колонизаторов этого края. Исследователь сибирской ссылки Александр Саломон в конце 19 века сравнивает ссылку с отжившим свое крепостным правом и безапелляционно признает: ""ссылка не достигла ни карательных, ни колонизационных целей. Все возможные меры к устройству ссылки были испробованы и оказались безуспешными. С проведением Сибирской железной дороги ссылка утратила значение средства, ограждающего безопасность европейских губерний России"".  Лучше и не скажешь. Казалось бы, прогресс естественным образом убил сибирскую ссылку – в июне 1900 года императорский указ отменил ссылку по приговорам сельских и мещанских обществ (которые обеспечивали 85% каторжан). Окончательно и бесповоротно ссылку в Сибирь отменило уже Временное правительство в апреле 1917 года. Правда, как и в случае с указом царя Алексея Михайловича 1653 года, российский гуманизм снова продержался недолго, – уже в 1921 году ссыльные снова отправились в Сибирь. Дальнейшая, уже советская история сибирской ссылки – это и Колыма, и целые народы, виновные в ""измене родине"", и ГУЛАГ, и последствия коллективизации, и ""великие стройки социализма"". Как говорится, совсем другая история. Важно, что, отправив первых ссыльных в Сибирь, советское правительство подтвердило, что Сибирь – не Россия. Формально на географических картах каждый мог наблюдать огромный кусок территории, залитый красным цветом с четырьмя исполинскими буквами – ""С.С.С.Р."", однако все, что за Уралом, было другой страной. Оставив колонии как социальную реальность, советское правительство постепенно сделало колониями десятки и сотни территорий по всей стране. То, что раньше было вообразимо только в Иркутской губернии, стало возможно в Казахстане, Архангельске, Перми, Кузбассе и вообще – почти везде. Сегодня граница колониальных владений России в глазах нового поколения столичных интеллектуалов едва ли пролегает сильно дальше МКАД. Полвека назад Ханна Арендт описала ""эффект бумеранга"", когда имперское правительство рано или поздно неизбежно переносит практики управления, выработанные в колониях, в саму метрополию. Сохранив практику ссылки, российское, а затем советское государство заложило мину замедленного действия не только под экономику, но и под сам культурный код страны. Расширяя внутреннюю ""анти-Россию"", определяя все новые и новые категории ""ссыльных"" и все новые территории ссылки, центральное правительство раз за разом сжимает ""Россию настоящую"". Вероятно, эта мина сработает, когда закончатся те, кого еще можно куда-то сослать.",Юлия Мучник - Сибирь как анти-Россия. Интересный взгляд Сергей... | Facebook,https://www.facebook.com/mucnik.ulia/posts/pfbid0Hd8pFH7DdcQavMpiFuBN3jujWTwMy1GyEm2JLUr2SCNsvsxCwshtfokZVmzxhaZul,2023-11-01 08:52:31 -0400

У развязанного против народа страны террора... - Анатолий Несмиян | Facebook,"У развязанного против народа страны террора есть свои внутренние ограничения, и чем дольше насилие является единственным методом управления, тем более явно эти ограничения будут превращаться в системные сбои. В чем тут дело? В том, что террор, если он не ограничен по времени (а заканчивать его власть не может по банальной причине - на рутинное ""мирное"" управление у нее уже нет ни ресурса, ни компенеций), то его приходится ограничивать по той социальной группе, которая и подлежит безусловным репрессиям. Давить всех можно, но очень ограниченное время - пандемия это очень хорошо показала. Даже неактивное сопротивление в виде бойкота привело к коллапсу управления пандемией, как проектом. В итоге террор свиреп и беспощаден только к одной группе - к активным противникам Путина лично и режима в целом. Отдельно выделяются потенциальные противники, которые по мнению властей могут перейти в разряд активных, но остальное население просто запугивается или на него воздействуют прессом пропаганды. Становится понятной проблема, которая возникает уже второй раз. Первый раз - мятеж Пригожина. И он сам, и его ""Вагнер"" для режима, безусловно, ""свои"". И уж точно не выступали ни против Путина, ни против режима. Однако у них была своя причина для недовольства, и когда она возникла и