обеду, когда сплоченная семья празднует единение богини плодородия Цереры и Бахуса, покровителя виноградников. Священный союз, который скрепляет любовь, супружескую верность…

О верность, Фистолон-отец! Не ты ли был как тот мелкий чиновник, приклеенный, скажем так, на всю жизнь к своему бюро. А тебе нравились, назовем это так, столы-бюро других чиновников, но не те, из старого дерева, а поновее, на двух ногах, скажем так, а не на четырех ножках. Блестящие бюро, только что из парикмахерской и не в шерстяном нижнем белье, а в тонком и с кружевом, скажем так. Ты правильно делал, потому что если столами пренебрегать, на них собирается пыль и все отложенные дела и они становятся громоздкими. И приходится обрабатывать дела, давать им воздуха, и ты, Фистолон, был, скажем так, выбиватель матрасов. Твой отец, старый Фистолон, набивал новые и чистил старые матрасы. В молодости он ходил по домам и спрашивал, нет ли у кого матрасов, которые нуждались в чистке. И так как он был сильным и дружелюбным мужчиной, такие оказывались в каждом втором доме. В деревне, понятное дело, дружеское расположение, скажем так, почитали за добродетель. В определенные периоды его действительно не хватало. Например, летом, когда столько работы в полях и мужчин нет дома. Или в холодную осень, когда приходят первые грустные мысли и мужья проводят большую часть времени в таверне. Что ни говорите, а от битья матрасов и развлечение, и польза.

Если бы мне случилось вернуться домой и застать старого Фистолона и мою жену за выбиванием матраса, палка из черной акации хорошо прогулялась бы по его башке и по шее. И ты, молодой Фистолон, если бы я тебя увидел с молоденькой официанткой, и ты бы попробовал моей палки. Очень полезная штука – палка из черной акации. Когда почтальон роняет твою почту мимо почтового ящика по неуклюжести или потому что ему некогда – и тут поможет палка. Увидишь, что в следующий раз он уже не промахнется, и даже сам распишется в получении телеграммы, только бы тебя не раздражать.

Основа империи – это палка из черной акации и борьба с ржавчиной. Меня научил этому мой отец Луиджи, год рождения 1919. Он был ранен во Второй африканской войне, за что получил награду. И был всегда верен супружескому долгу. Ты помнишь моего отца Луиджи? Как-то зимой, когда холодно, у него случился разрыв сердца, и понятно, чем это все заканчивается. С тобой, Фистолон, это должно было случиться весной, когда природа просыпается и цветут невесты. И явно не под звуки оркестра, а как я себе это представляю: только что медитировал на унитазе и – мертвый! Однако ты отошел в мир иной 7 октября 1997 года, и твоя семья установила на могильной плите ангела, сделанного мастером Пестрином Антонио, мать которого ладила со старым Фистолоном, а жена играла в бананы с тобой, молодой Фистолон. Какой ангел у него мог получиться? Только ржавый. Но я скребу.

23 августа. Воскресенье

Тихий летний вечер не предвещал ничего неожиданного, когда, подобно запоздалому шлейфу августовского звездопада, в город ворвалась синьора Селинда Салватьерра. Она примчалась на такси около семи часов вечера прямо из столицы лагун. В субботу утром, приземлившись в аэропорту Тревизо и ознакомившись с последним волеизъявлением своего дяди, графа Анчилотто, новоиспеченная наследница велела нотариусу забронировать ей номер в одной из гостиниц Венеции. Ведь нельзя же было упустить такую возможность своими глазами увидеть полет голубей на площади Святого Марка.

Терпение водителя такси было на пределе, и совсем не из-за продолжительности поездки. Синьора Салватьерра заставляла его гнать машину как одержимая, и при этом ни на секунду не переставала болтать, постоянно мешая итальянский язык и кастильское наречие.

Водитель резко затормозил на центральной площади, почти оглохнув от криков синьоры, которая внезапно поняла, что они проезжали мимо здания мэрии. Таксист еще не успел заглушить мотор, как Селинда выскочила из машины, взбежала по лестнице и стала дергать дверную ручку и колотить в дверь.

– Почему они закрыты? Что за порядки в этом городе?

К ней на помощь уже спешила инспектор дорожной полиции, дежурившая на площади. Однако Селинде Салватьерре такой прием показался недостаточным. Она ожидала как минимум оркестра. А как иначе можно достойно встретить наследницу огромной фазенды в пампасах в окрестностях… как его?

– Треви-зо, – подсказала инспектор, уже раскаиваясь про себя, что не согласилась на ношение на службе табельного оружия: пистолета или хотя бы дубинки.

– Треви-зо. Мне нравится Тревизо, – заключила Селинда и, потянув женщину-инспектора за рукав, начала показывать ей фотокопии кадастровых карт, которые она получила от нотариуса.

– Но бумаги – это не земля! – заявила она, – мне не терпится осмотреть мои новые владения.

– Ваши владения? – удивленно спросила инспектор, снова и снова перелистывая документы, пока синьора Салватьерра подробно объясняла степень родства, которое связывало ее с графом Анчилотто. Затем Селинда принялась демонстрировать свой опыт разведения виноградников, познания в ботанике, вспомнила адреса своих бывших подруг со времен учебы в университете, самая успешная из которых стала известным адвокатом в не менее известном Сан-Франциско.

– Вы когда-нибудь были в Сан-Франциско, солдат?

– Инспектор дорожной полиции, – поправила ее женщина и добавила, что у нее не было случая ознакомиться со всеми владениями господина Анчилотто, возможно потому, что они простирались и за пределами их административного округа. Ей нужно было время, чтобы собрать информацию. Селинда Салватьерра ответила, что она сама этим займется, и потребовала у инспектора записать ей точный адрес дома графа Анчилотто. Затем она заставила таксиста еще попотеть: тому пришлось довольно долго кружить по узким извилистым улочкам и, наконец-то добравшись до места назначения, выгрузить два огромных чемодана возле ворот виллы, которые также оказались запертыми.

– Что смотрите? Сейчас же откройте! – закричала племянница графа на несчастного таксиста.

– Синьора, давайте не будем ввязываться в неприятности, – умоляюще проговорил мужчина.

– Почему тут ничего не работает! Что это за страна? – вопила синьора Салватьерра, топая ногами, словно в причудливом танце коренных жителей Анд. Ее крики привлекли внимание дона Амброзио, который поливал свои герани.

– Откройте немедленно! – приказала ему Селинда, заметив голову патера, робко выглядывающую из-за забора.

– Я подчиняюсь только воле Всевышнего, – был ответ.

– Я наследница графа!

– У графа не было детей.

– Я племянница и хочу войти.

Бедный дон Амброзио был в растерянности и не знал, как поступить. Он забыл выключить шланг, которым поливал цветы, и вода заструилась по лужайке. Наконец патер решился и пригласил Селинду в дом выпить чашечку кофе. А он