class="p1">И, подцепив наманикюренным пальцем медальон, сорвала его вместе с цепочкой. После чего затолкала святого Христофора в рот и без всяких усилий проглотила. Вся камера разразилась одобрительными воплями и аплодисментами.

— Отдай! — Нола в отчаянии барабанила маленькими кулачками в грудь Джуэл. — Черт побери, отдай сейчас же!

— Вот как пойду в сортир, так сразу и отдам! — И Джуэл отскочила в сторону.

Вскорости бритый наголо полицейский отвел Нолу наверх, в комнату для допросов — ужасную, без окон, — и приковал наручниками к стулу, в свою очередь, привинченному болтами к полу. Нола положила голову на стол и заплакала. Так она и плакала без остановки — пока не заснула.

Полицейский вернулся в сопровождении парня Нолы, Рауля, тоже скованного по рукам и ногам. Шоколадно-карий взор Рауля на секунду встретился с Нолиным взглядом, а потом он только мрачно смотрел в пол. Принесли еще один стул. Полицейский пристегнул к нему Рауля и, не говоря ни слова, снова вышел, громко хлопнув дверью.

Нола прислонилась к столу, стараясь как можно ближе подобраться к Раулю. На ее взгляд, он был самым симпатичным из встречавшихся на ее жизненном пути парней: со светло-оливковой кожей, столь же хороший в постели, как и за ее пределами, улыбчивый, а его веселый смех поднимал ей настроение с тем же неизменным успехом, что и любимые песенки. Ну и пусть образования у него никакого, а на жизнь он зарабатывал тем, что мыл посуду за пять с полтиной в час. И пусть ее друзья-приятели подшучивали над ней — он был настоящим, честным и добропорядочным человеком, он относился к ней по-доброму, внимательно и с уважением, и она собиралась держаться за него, насколько это было возможно.

— О Господи, — прошептала она. — Что они с тобой сделали?

Его выразительные глаза наполнились слезами.

— У меня большие неприятности, — ответил он.

— Почему? Боже мой, а у тебя что случилось?

— Они собираются меня депортировать, — простонал Рауль.

Нола потеряла дар речи.

— Я после работы зашел к тебе, — объяснил он, — а там было полно полицейских. Они меня усадили, начали задавать разные вопросы, а один потребовал документы. Ну, посмотрели и увидели, что срок моей «зеленой карты» истек.

— Боже мой! Что ж ты ее не продлил! — И Нола снова залилась слезами. — О нет, нет, нет! — рыдала она.

— Они сказали, что ты обманывала казино, — продолжал Рауль, — и если ты не сможешь доказать свою невиновность, они меня вышлют.

— Но это все вранье! — вскричала Нола. Слезы, словно частый дождик, капали на стол. — Никого я не обманывала! Как они могли такое сказать? Я проработала там целых десять лет!

— Знаю, — Рауль понизил голос. — Я им сказал: моя малышка, она никогда никого не обманывала, у нее золотое сердце. Но они меня не слушали. Они сказали, что точно знают: ты виновна. Просто на все сто.

— Да я действительно ничего такого не делала! — воскликнула Нола, и слезы струей брызнули у нее из глаз. — Клянусь могилой матери! Тот парень каким-то образом знал все мои карты! — В отчаянии она принялась раскачиваться взад-вперед. — Я ничего поделать не могла. Почему ж тогда Уайли не убрал меня от стола, если думал, что я жульничаю?

— Не знаю, детка, не знаю, — теперь в голосе Рауля появились прежние, всегда так благотворно действовавшие на нее нотки.

— Я буду стоять на своем, — заявила Нола: отчаяние уступило место решимости. — Я ничего не делала. Я не общаюсь с шулерами, у меня совершенно чистое досье. Я десять раз становилась дилером месяца! У них ничего на меня нет, никаких улик. Они сами упустили этого типа, а взамен арестовали меня. В суде у них этот номер не пройдет!

— Я и сам уже им об этом говорил, — сказал Рауль.

— А они что?

— Они сказали, что если ты откажешься им помогать, они возьмутся за меня, — и Рауль помолчал, в надежде, что она передумает и изменит свою позицию: дома, в Тихуане, у него оставались мать и две сестренки, которые зависели от его еженедельных денежных переводов. — Ты точно никогда раньше этого типа не видела?

— Богом клянусь, Рауль, никогда в жизни.

Ее возлюбленный нашел в себе силы засмеяться:

— Ну что ж, — сказал он. — Тогда, детка, думаю, нам пора сказать друг другу «адиос»[14].

— Знаете, чем мексиканцы похожи на бильярдный шар? — спросил лейтенант из полицейского управления Лас-Вегаса. Он вплотную придвинулся к зеркальному окну в комнату для допросов. Хиггинс и Валентайн устроились чуть поодаль на раскладных стульях.

Хиггинс нахмурился:

— И чем же?

— Чем сильней по ним бьешь, тем лучше они понимают английский.

Этого мордатого лейтенанта звали Пит Лонго, и был он законченным мерзавцем. Вместо того, чтобы должным образом допросить Нолу, он предпочел шантажировать ее высылкой Рауля. Это был грязнейший из приемов, и потому полицейское управление Лас-Вегаса заслуженно пользовалось крайне дурной славой.

— Вовсе не смешно, — сердито произнес Хиггинс. — Наверное, мне следует записать вас на занятия по преодолению этнических и культурных предрассудков, которые проводятся в нашем департаменте.

— Чихать я на ваши курсы хотел, — заявил Лонго. Он закурил и нагло выдохнул дым им в лицо. Его бесило, что Хиггинс привел с собой еще одного детектива, пусть и отставного, и Лонго не собирался делать вид, что ему все равно.

— Ваши шутки оскорбительны, — сказал Хиггинс. Лонго снова с явным удовольствием затянулся:

— Я подумываю о том, чтобы снять обвинения.

— Черта с два! — рявкнул Хиггинс.

— Но еще утром вы говорили, что она невиновна, — возразил Лонго.

— То было утром.

— Позвольте, позвольте, — возразил лейтенант. — Утром вы говорили, что Комиссия по игорному бизнесу не заинтересована в задержании Нолы Бриггс. Сейчас же вы просите задержать ее. Что-то я не понимаю.

— А я передумал, — ответил Хиггинс. — Вам-то что с того?

— У вас как в той песне, — хихикнул Лонго, — «Уйти мне или остаться?». Решите, наконец.

— Вот я и решил.

— Но я не собираюсь предъявлять ей обвинение, — упорствовал Лонго. — В деле полно дыр.

Хиггинс встал, подошел к Лонго вплотную:

— Прекрати валять дурака, Пит. Я прошу расследовать это дело, как и любое другое дело о мошенничестве. И если потребуется, я сам пойду к судье.

Лонго ухмыльнулся и заговорил намеренно ровным тоном:

— Твое право, Билл, но позволь мне кое-что тебе напомнить. Меня