Любой народ имеет, во-первых, общих единокровных предков. И каждый из нас, русских, числит в своих предках и князя Александра Невского, и купца Кузьму Минина, и полководца Александра Васильевича Суворова, и ученого Михаила Васильевича Ломоносова… Взглянем на их портреты — родные глаза смотрят прямо в наши души. Свои, кровные — наши отцы и деды, не то, что какой-нибудь Наполеон или адмирал Нельсон.

Всякий народ хранит общие установления и законы, и наши русские нравственные законы не позволяют нам, как народу, быть жестоким к слабым, отказывать в помощи народам, просящим у нас подмоги, кичиться перед другими нациями своим умом или достижениями.

Каждый народ помнит, что у него одна на всех история. И для русских иго татарское, нашествие французское, Первая и Вторая мировые войны, как и сегодняшнее порабощение инородцами, — это наша общая судьба, испытания, данные Богом всему народу, чтобы в освобождении от ига, от беды проявлять свою национальную волю к жизни.

Укорененность в своем Отечестве тоже объединяет нас в народ. Наша Родина поистине является землей отцов, поскольку их прах веками ложился в эту землю и тяга к родной земле такова, что умирающие на чужбине подчас завещают только одно — быть похороненными в земле отеческой или хоть когда-нибудь лечь в нее костьми.

У нас, у русских, как у всякого народа, один язык — именно язык определяет наш национальный характер и мировоззрение. Ведь недаром у славян понятие «народ» заключено в слове язык. Русский язык — это не одно только средство общения, как нам старательно внушают со школьных лет. Русский язык — это наш общий взгляд на мир, на семью, на государство. К примеру, слово счастье исконно означает не безудержное наслаждение жизнью и удовольствиями, счастье по-русски — это своя часть, своя доля в земной жизни человека. Эта доля может быть трудной, полной испытаний, но и ее русские признают счастьем. А у китайцев, наоборот, иероглиф счастья — свинья под крышей, то есть теплый хлев и сытость. Ни один русский человек, даже жизнь положивший исключительно на собственное благополучие, это китайское счастье никогда подлинным счастьем не признает.

Прежде русский народ имел еще два важнейших общих установления: Православную Веру и Самодержавное Царство. Православие было настолько частью русскости, что в документах государственного образца для жителей России не существовало графы национальность, была графа «вероисповедание», где прописано «православный», что практически являлось почти синонимом «русского». Самодержавие — объединявшая нас многовековая форма правления — тоже было сплачивающим центром. Царь — военный вождь, организатор славных русских побед и заботливый о подданных Отец, творивший и расправу и милость.

В 1917 году все переменилось. Православие и Самодержавие перестали быть скрепами единства русского народа. Религиозное мировоззрение русских стало мозаичным — это и православные христиане с самыми разными взглядами не только на бытие, но и на саму Веру, это и атеисты, и язычники, даже мусульмане и католики. Все они называют себя русскими и при этом искренне не любят друг друга за несовпадение взглядов, и на примирение их мировоззрений вряд ли можно надеяться.

Политические пристрастия — демократическая республика, авторитарная диктатура, конституционная монархия, самодержавие — таков обширный спектр взглядов на нашу русскую государственность у русских, и в этом разнообразии тоже нет пока никакой возможности найти согласие.

Две скрепы нашего единства — Православие и Самодержавие — распались, до их восстановления пока далеко, но ведь осталось еще много удерживающих нацию скреп: родная земля и общие русские предки, одна на всех историческая судьба и общие нравственные законы, один на всех русский язык, в котором откристаллизовалось русское самосознание. Неужели этого мало, чтобы несмотря на разногласия и противоречия, быть единым народом, способным отстоять для потомства свое гордое и славное национальное имя?

Оглядитесь: в пылу внутренних споров и распрей мы не замечаем, как уже начали распадаться и эти скрепы русского единения. Землю нашу, пользуясь нашей слабостью осваивают, обживают, скупают другие народы и уже претендуют на нашу Родину как на свое Отечество. Нравственные законы нашей русской жизни исподволь подменяются иудейской моралью вседозволенности. Русский язык становится упрощенным инструментом межнационального общения. Историю русскую переписывают и заставляют нас верить в никогда не бывшее… Да было, было уже подобное в русской истории, но покуда оставались хотя бы две скрепы — русское слово и русская кровь, — те последние вехи, которые труднее всего изничтожить, — нация восставала из пепла погибели.

Чтобы не растерять, не утратить последнего, у нас, русских, есть только один выход: забыть до поры о внутренних спорах и дрязгах, до победы русской национальной власти отложить все вопросы, которые сталкивают нас между собой лоб в лоб. Ведь именно этой междоусобицы добиваются враги России, стремящиеся нас окончательно обескровить. Так не дадим же им воспользоваться нашей бедой! И каждый в собственном мировоззрении пусть найдет то, что не обособит его от инакомыслящих русских, а воссоединит с ними перед лицом угрозы национальной погибели. А я, лингвист, покажу здесь, как живой русский язык и язык славянский, язык Православного Богопознания, крепят нашу национальную стойкость и волю к русской победе на русской земле.

Самоназвание народа восходит к различным понятиям, с которыми народ связывает себя, выражая свой идеал совершенства.

В своем имени народ может утверждать: мы — люди, а другие нет. Так марийцы называют себя — мари, что значит «человек», цыгане именуют себя — рома, что тоже значит — «человек», чукчи называют свою народность — лыгьороветлян, то есть — «настоящие люди». И в этом их нельзя укорять, такова древняя психология народа, выбравшего себе такое имя.

Народ может именовать себя и так: мы — свои, другие — чужие; так называются шведы — свей, швабы, в имени которых корень свои.

Порой народ принимает на себя имя великого предка, обозначая для себя пример его жизни. По имени легендарного предка прозываются иудеи и чехи.

Есть народы, в имени которых явственно слышится название древней родины, — таковы поляки и итальянцы.

Случается и трагичное, когда вместо родного племенного имени народ принимает на себя прозвище, каким он зовется у других народов, что свидетельствует о духовной исчерпанности национальных сил. Вот мы немцев называем немцами, прежде мы всех иностранцев называли немцами, поскольку они не понимали нашей речи и были для нас как бы немые, так вот мы зовем немцев немцами, французы их называют алеман, англичане их именуют джоман, но сами-то они как называли себя, так и продолжают называть только дойч. Нас, русских, латыши и литовцы издревле называют кривас, фины столетиями именуют вене, но нам и в голову не приходило принять какое-либо из этих названий. Почему же сегодня мы покорно принимаем чуждое для русских имя россиянин. Это что, свидетельство нашей национальной исчерпанности?