К снаряженному монастырем каравану прибились разные люди: торговцы, ученые, послы, артисты, бродячие монахи, просто серые личности, готовые заплатить за возможность преодолеть часть пути с караваном. «Следи за ними так же внимательно, как за воришкой, зашедшим в твой дом, — поучал Лукьерр. — Иначе рискуешь проснуться, окруженный бандой головорезов… или не проснуться вообще». Впрочем, разбойничьих осведомителей этот бывалый рубака распознавал сразу. И почти никогда не ошибался.

— Приглядывай за ним, — шепнул он как-то Иссканру, указывая на низкорослого монаха Неустанной, который присоединился к каравану в Тринланге, городишке на полпути между Таллигоном и Сна-Тонром. Это было лет через пять после знакомства Иссканра с Лукьерром: Иссканр уже считался бывалым караванным охранником и ходил у начальника в помощниках. Он теперь и сам умел по едва различимым признакам узнать в приставшем к каравану страннике разбойничьего осведомителя.

Монах на осведомителя похож не был. Лукьерр перехватил озадаченный взгляд Иссканра и пояснил:

— Что-то с этим приверженцем Неустанной не так. Что — не знаю. Вот ты и приглядись.

Приказ начальника Иссканр исполнял старательно, он даже познакомился с братом Гланнахом — и вроде как сдружился с ним. Так было удобнее присматривать за монахом, да и беседовать с ним, оказалось, интересно и есть о чем. Гланнах охотно рассказывал юному (но не считавшему себя таковым!) охраннику о том, как устроен мир, о городах, где побывал или о которых только слышал, о людях, живущих за Сломанным Хребтом, о Трюньиле, о Вольных Землях… Иссканр же, в свою очередь, щедро делился тем, что узнавал в караванных переходах сам. конечно, не всем, учитывая предостережение Лукьерра, но многим. И всё удивлялся: вот ведь, с виду брат Гланнах кролик-кроликом, повстречал бы где на торжище — внимания не обратил. А умища сколько! А как рассказывать умеет. А слушать!..

Иссканровы пиршества духа закончились в Дьенроке, хотя еще на подступах к городу произошло первое из событий, повлекших за собой значительные перемены в жизни молодого наемника.

Они ехали в самом хвосте каравана: брат Гланнах на строптивом онагре, то и дело норовившем укусить монаха, Иссканр — на мощном черном жеребце, обманчиво ленивом и безразличном к окружающему. Речь зашла о Таллигоне и сама собою перекинулась на то, как и почему Иссканр стал караванным охранником.

Брат Гланнах, близоруко щуря глаза, в который раз удивлялся: обычно охранники караванов и кабаков были не столь образованы, как его уважаемый собеседник. Иссканр, до того момента не торопившийся рассказывать о заведении матушки Шали (стыдился!..), вдруг разоткровенничался.

— Как, говорите, ее звали, вашу благодетельницу? — нарочито небрежно поинтересовался Гланнах.

И Иссканр так же небрежно (хотя уже называл имя матушки и был уверен: монах отлично его запомнил) ответил. Ответил, даже не повернув головы, ничем не выдавая своей настороженности.

Некоторое время ехали молча. Потом брат Гланнах тихо, вполголоса сказал: «И что же дальше?» — неясно, обращаясь то ли к Иссканру, то ли к себе, то ли к самим зверобогам.

— Вы, кажется, знали матушку? — осторожно предположил Иссканр некоторое время спустя. — Не подумайте, что я хочу вас обидеть…

Гланнах сделал неопределенный жест рукой, мол, ничего-ничего, ты и не обидел. В глазах его ворочалось нечто такое, чему Иссканр тогда так и не смог найти названия.

К вечеру они въехали в город и, как обычно, остановились в караванном доме. Иссканр, едва выдалась такая возможность, отозвал Лукьерра в сторонку и шепнул насчет странностей с братом Гланнахом. Мол, ничего страшного, но на всякий случай предупреждаю.

А ночью…

— Тихо! — прошипел Фриний, для пущей убедительности махнув им посохом. Все четверо остановились, в том числе и Мыкун, послушный движению Быйцевой руки. — Слышите?

Иссканр, слишком углубившийся в свои воспоминания, хотел было ответить, мол, не-а, не слышим.

Услышал.

Едва различимое царапанье по камню, будто кто-то крадется там, где они прошли, — кто-то, у кого на лапах слишком длинные когти, которые ну никак не втягиваются.

Зато наверняка способны мастерски кромсать живую плоть.

* * *

Кому расскажешь — не поверят! Гвоздь бы и сам не поверил, если б еще день назад кто-то взялся утверждать, что Кайнор Мьекрский в минуту опасности закемарит — и где! в идоловом чреве!

Бред какой!

С другой стороны, в обходительных гвардейцев Гвоздь еще вчера тоже не поверил бы. …Или уже — позавчера?

Небо над головой серело то ли по-вечернему, то ли по-утреннему.

«Стоп! — сказал себе Кайнор. — Вечер сейчас или утро, но точно — уже не сегодняшнее. В том смысле, что тогда была ночь, ночью мы выступали, ночью же я и драпанул от любезного господина Жокруа. Теперь, выходит, как минимум завтра. А то и…»

Тут Гвоздь вскочил на ноги, сообразив главное: важно не то, когда, важно то, где он сейчас находится. И как сюда попал.

Из идолового чрева, знаете, небо-то не очень поразглядываешь, хоть вечернее, хоть предрассветное!

То ли дело, если лежишь на берегу реки.

Кайнор длинно и смачно выругался. Не полегчало.

«Дело ведь даже не в том, что я ни шиша не помню. Допустим, идол Пестроспинной неведомым образом ожил, приволок меня сюда и здесь рассыпался вот лежит, деревянный, расколотым боком кверху. Но почему — непременно рядом с утопленником?!»

Досадливые упреки Кайнора невесть кому были вполне обоснованы. Действительно: вот речка, вот Сатьякал знает как оказавшийся на ее берегу Гвоздь, вот незнамо как прибывший сюда идол Пестроспинной, — чудес хватает. И вздувшееся тело мертвяка, деликатно пованивающее совсем рядом, — явный перебор в этой череде тайн.

Кайнор ругнулся для порядку и почесал затылок. В конце концов, во всём нужно находить и положительные моменты. Провал в памяти — да пусть его! — зато Гвоздь теперь точно сморгнул от гвардейцев. Узнать бы еще, куда именно, но с этим, кажется, особых трудностей не будет. Берег, где очнулся Кайнор, зарос невысоким кустарником, а чуть дальше тянутся поля и через них проходит дорога — во-он и дымки над горизонтом вьются. Там и спросим, если не удастся понять, куда судьбина забросила да Пестроспинная занесла.

Вот только в жонглерском костюме, пусть и перемазанном грязью, оно как-то не очень — на людях появляться. Кайнор зыркнул на утопленника — просто так, чтоб убедиться в его мертвом и пахучем присутствии. Ладно, не таком уж и пахучем, признаемся. Не гнилью пахнет, а пока только тиной.

А если еще и в проточной воде одёжку его ополоснуть — аккурат к рассвету высохнет…

Гвоздь шагнул к неподвижному телу и вздрогнул, когда оно шевельнулось. Потом заругался еще сильнее: это надо же так накрутить себя, чтобы не отличить покойницких движений от прыжка обычной лягушенции, отдыхавшей на теле утопленничка!