– Ошибаешься.

Домофон затрещал снова.

– Вообще, переживать – дело утомительное и безрезультатное. Нашла бы лучше себе другого. Понятно, что все это не то, но отвлеклась бы. Ответь ты ей.

– Да и чего сказать?

– На хуй пошли, и все. Жалость в таких случаях всегда оборачивается жестокостью. Человек болен. Она не разберется, что это ты ее жалеешь, она подумает, что возможно…

Я поднял трубку.

– Сука, я же не уйду, я же сутки здесь буду торчать, ждать тебя с твоей пиздой! Я вам устрою! Таких пиздюлей вы еще не огребали…

– Спун, иди домой, не надо так отстойно себя вести.

– Почему?

Я посмотрел на Еву.

– Она спрашивает, почему…

Ева снова пожала плечами. Я опустил трубку аппарата, оставив ее безвольно раскачиваться на проводе, и сделал несколько шагов в сторону спальни.

– Скажи же ей, почему.

– Если бы я только знал, – я опустился перед девушкой на колени и поцеловал ее плоский и упругий животик, – у меня бы не было проблем со сном. Давай полижу тебе, маленькая?

* * *

Мы разошлись с Евой через день или два. В пятницу в «Джет Сете» я встретил ее с другим. Тоже мне, скажете, невидаль, кто сейчас не бывает с другим? Конечно, конечно. Да мне, в общем-то, по хую. Просто я подумал, что это как раз очень удобный момент, чтобы расстаться. Поддался моментальному капризу. И закатил истерику. Почти натуральную, даже самому понравилось, не то что Еве! Она звонила потом, просила прощения. Конечно, я ее простил. «Будем друзьями, – сказал я, – ты же знаешь, как я к тебе отношусь?»

«Нет», – честно ответила девушка.

По правде сказать, я и сам этого не знаю.

* * *

Как ни странно, в понедельник я приехал в офис первым. Без десяти восемь на улице было темно и сыро. Осень умирала. Давно уже из утонченной дамы бальзаковского возраста превратилась она в неопрятную спившуюся старуху. Листва на деревьях совсем облетела, и голые ветки тонкими антеннами тянулись в сумеречное небо. Казалось, деревья ждут какие-то сигналы из космоса. Небеса так нависли над городом, что тяжесть физически ощущали спешащие по своим утренним делам закутанные в шарфы горожане. Они сутулились, втягивали головы в плечи, смотрели преимущественно под ноги. Глядя на безликую массу, одетую в невыразительные серые робы, я думал о концлагерях, о колючей проволоке, лае собак и психическом подавлении воли к сопротивлению. Эти бедные маленькие людишки, абсолютно одинаковые по всему свету – в России ли, Америке или Австралии, не вызывали никаких чувств, даже жалости. Они родились рабами, их удел – служить, производить, обеспечивать. Сколько их? Девяносто пять, девяносто девять процентов населения всего земного шара? Быдло просто не заслуживает чувств, даже презрения, не говоря о таком священном для меня чувстве, как ненависть. Хотя… Разве могу я с собой что-нибудь поделать, заставить не испытывать эмоций при виде этой толпы рабов, жрущей хот-доги и шаурму в ларьках у метро, пьющей «Столичное», толпящейся на автобусных остановках, читающей «МК» и «Мегаполис», ведущей в школы и детские сады свое рабское потомство, уже с детства облаченное в серое?! Когда-нибудь ситуация должна измениться. Для них будет только метро и специальные экспрессы, доставляющие к месту работы из окраинных спальников. На улицу им можно будет выходить только по выходным, и не дай бог одеться в серые шмотки с Черкизовского рынка! Специальные отряды истребителей будут отстреливать таких без предупреждения. Забавная картинка, но на выходные из Москвы будет лучше уезжать. Это хорошо и сейчас, особенно если есть возможность. Я стараюсь делать такие вылазки как можно чаще. Куда угодно, хоть в ту же Вену, только бы русскую речь не слышать!

В целом я чувствовал себя превосходно, даже насвистывал под нос какую-то смутно узнаваемую мелодию. «Где-то далеко, в маленьком саду идут грибные дожди…». Интересно, откуда в нас, воспитанных на U2, The Cure и Depeche Mode, берутся подобные мотивы?

В восемь приехал Казак. Он только вошел в офис, а я уже знал, что друг мало спал, если спал вообще. Запах перегара не вытеснялся даже самым экстремальным из «Орбитов», некогда отличный (Cerrutti все же) костюм был до неприличия мят и несвеж, небритое опухшее лицо компаньона приобрело какой-то землистый оттенок. Казак нетвердой походкой прошел в кабинет совета правления.

– Я в говно, – дикция оставляла желать лучшего.

Злорадно улыбаясь, мысленно благодаря бога за то, что дал мне силы воздержаться от соблазнов выходных, я пожал протянутую мне безвольную ладонь.

– Хорошо повеселился?

Казак немного покачался на слабых ногах, стоя посреди кабинета, сделал пару шагов к дивану, и вдруг рухнул на пол.

– На хуя так рано встречаться? – он смотрел на меня снизу вверх.

Я помог другу встать, отряхнул его и с трудом дотащил до кресла.

– Хочешь воды?

Казак отрицательно помотал головой и неловко вытащил сигарету, зацепив локтем пепельницу, стоящую на краю стола.

– Я тут с одной барышней познакомился, – Казак покосился на сверженный предмет обихода, кашлянул и продолжил, – это просто нечто…

Он снова помолчал.

– Я таких не встречал еще. Высокая, белокурая, сука, и красивая – ебанешься! При этом не блядь и, по-моему, умная. Ну, вполне умная. Умеренно. То есть, ебать-колотить, не Мария Кюри, конечно, но говорит так нормально, врубаясь. Догоняя. Понимаешь?

– Да-да, – я рассматривал свои ногти и думал, на какой день стоит записаться на маникюр.

– Потом, ебется как зверь! – Казак мечтательно прикрыл глаза, отчего одутловатое лицо его стало походить на посмертную маску. – Не встречал… Я так…

– Влюбился, – продолжил я за друга, – а поэтому бухал все выходные.

– Да не поэтому, на хуй! – Коля помрачнел. – Нет.

Я промолчал. В кои-то веки приперся раньше всех и должен теперь выслушивать этот пьяный бред.

– Замужем она, – компаньон, кажется, даже всхлипнул. Во всяком случае, мяукнул.

– Большая проблема, – я улыбнулся, – ебни мужа, и порядок.

– Смеешься, – Казак насупился еще сильнее. – Смеешься! Смех смехом, а пизда кверху мехом!

В этот момент дверь кабинета отворилась и вошел Женя. По всей видимости, в эти выходные и он поработал печенью не слабо. Мрачно обведя нас взглядом, Евгений буркнул что-то вроде приветствия и принялся копаться в своем чемодане. Казалось, Коля немного успокоился и даже как-то взял себя в руки. Во всяком случае, столь пьяным, как парой минут ранее, он больше не выглядел. Я даже усомнился, а не разводка ли это была?

– Плохое настроение, Жень? – спросил Коля и улыбнулся настолько позитивно, насколько это было возможно.

Евгений Викторович бормотнул еще нечто, даже более невнятно, чем в первый раз.